Олег Смыслов - Сталинские генералы в плену

Обращение было дополнено политической программой из 13 пунктов, которая, впрочем, даже не декларировала каких-либо обязательств перед РОА со стороны германского правительства.

27 декабря 1942 года документ был подписан Власовым как председателем Русского комитета, местом деятельности которого был назван город Смоленск. Власов не мог не отдавать себе отчета, что и возглавляемый им комитет, и его декларации попросту фиктивны. Тем не менее Власов и примкнувшие к нему пленные генералы и офицеры, возможно, рассчитывали, что Русский комитет и Русская освободительная армия станут известны среди солдат “восточных” частей, военнопленных и населения оккупированных территорий, послужат средством сплочения всех “национально мыслящих сил” и создания массового “освободительного движения”. Надеялся ли Власов после разгрома СССР создать при содействии немцев независимое русское государство, сказать трудно. Во всяком случае, советник германского посольства Хильгер на допросе 8 августа 1942 года заявил Власову и полковнику Боярскому, что возрождение собственной русской государственности на основах великорусских притязаний противоречило бы германским интересам.

12 января 1943 года отдел пропаганды ОКБ получил согласие Розенберга на распространение “Смоленской декларации”, что послужило толчком для развертывания мощной пропагандистской кампании».

После очередной пропагандистской акции, поездки (март — апрель 1943 г.) по оккупированным территориям, Власов был упрятан в Далеме под Берлином, под домашний арест. В этот период он посещал Дабендорфскую школу РОА и принимал посетителей. Однако дальнейшие события привели к встрече осенью 1944 года Власова и Гиммлера, который заявил, «что отдел пропаганды вооруженных сил не смог организовать советских военнопленных для борьбы против большевиков, в связи с чем эту работу он берет на себя». И эта работа действительно началась: «14 ноября 1944 года в Праге состоялось первое заседание новой агентурно-политической организации, действовавшей уже под эгидой и при участии представителей главного штаба СС, — “Комитета освобождения народов России”. Председателем был назначен Власов. Одновременно началось формирование вооруженных сил КОНР в составе десяти дивизий из военнопленных для борьбы против Красной армии. Гиммлер согласился на создание пяти дивизий», — читаем далее у Л. Решина и В. Степанова.

О дальнейшей судьбе А.А. Власова весьма подробно и точно рассказывает историк К.М. Александров: «В декабре 1944 — январе 1945 г. через посредников, а также путем переписки и личных встреч вел переговоры с Начальником ГУКВ генералом от кавалерии П.Н. Красновым на предмет объединения действий и сил, завершившиеся безрезультатно. 6 февраля 1945 г. вместе с КОНР эвакуировался в Карлсбад. Безуспешно пытался вступить в контакт с западными союзниками. В конце февраля представил к производству в чин генерал-майора ВС КОНР группу полковников на строевых и штабных должностях. 1 марта встречался с министром пропаганды И. Геббельсом. В начале марта согласился на использование 1-й пехотной дивизии ВС КОНР на Одерском фронте. 27 марта председательствовал на последнем заседании Президиума КОНР, утвердил план спасения ВС КОНР путем их концентрации в Югославии. С марта — апреля действия В. настолько контролировались представителями СС во главе с оберфюрером Э. Крегером, что В. уже не мог влиять на развитие событий. 13 апреля В. заявил о вступлении в брак с вдовой офицера СС X. фон Билленберга — А. фон Билленберг. Этот брак в окружении Власова осуждался. 26–27 апреля отказался улететь в Испанию, решив разделить судьбу ВС КОНР до конца. В первых числах мая, находясь в расположении Северной группы ВС КОНР генерал-майора ВС КОНР С.К. Буня-ченко, категорически протестовал против вмешательства дивизии в Пражское восстание, 4 мая после отказа Буняченко подчиниться покинул дивизию. 8–11 мая безрезультатно пытался вести переговоры со штабом 3-й американской армии в Пльзене о предоставлении власовцам политического убежища. 11 мая вместе с группой офицеров и сотрудников Управления безопасности КОНР находился в замке Шлюсссльбург (Лиарже) в 50 км от Пльзеня. Несмотря на уговоры коменданта капитана Р.Е. Донахью, отказался бежать вглубь американской зоны. На рассвете 12 мая приказал Буняченко распустить дивизию и переходить в американскую зону мелкими группами. В колонне из 7 автомашин отправился в Пльзень в сопровождении американцев на переговоры с командованием 3-й американской армией. Через 3 км колонна была остановлена группой автоматчиков отдельного мотострелкового батальона 162-й танковой бригады во главе с капитаном М.И. Якушовым. На машину В. указал капитан ВС КОНР П.Н. Кучинский, после чего В. и переводчик обер-лейтенант В.А. Ресслер оказались арестованы и доставлены в советскую зону, в штаб 25-го танкового корпуса. В 20.15. В. написал свой последний приказ остаткам 1-й дивизии ВС КОНР. Через некоторое время доставлен в Москву».

Старший адъютант батальона (начальник штаба) Ялтинской бригады народного ополчения младший лейтенант Г.Н. Сатиров в плен попал раненым в районе Севастополя в октябре 1941 года. Было ему 37 лет от роду. До марта 1945 года он находился в лагерях советских военнопленных в Германии, несколько раз пытался бежать. В его очень честных воспоминаниях есть объяснение мужеству и стойкости советских военнопленных, увиденное и осознанное самим автором: «Стены камеры испещрены надписями чуть ли не на всех языках мира. (В тюрьме бьют смертным боем за точечку на стене, а здесь почему-то не обращают на это никакого внимания.) Я видел русские, французские, польские, немецкие, итальянские, чешские, украинские, арабские, словацкие, голландские, греческие надписи. <���…>

Есть и более длинные записи: “Они били меня, эти проклятые боши. Меня — офицера французской армии, кавалера Почетного легиона. Били за то, что я не желал на них работать, предпочитая любезничать с хорошенькой немкой. Я знаю, они меня казнят. Но я не боюсь смерти. Франция отомстит бошам!”

От русских надписей веет озорством, удальством, ухарством. Вот изображен большой фаллос с подписью: “X… Гитлер!” А вот другой рисунок: русский уд направлен в сторону немецкой цитронии (гейневское выражение). Подпись гласит: “…я вашу новую Европу!” И все в таком же роде.

Когда просмотришь все надписи, первое впечатление остается далеко не в пользу русских. Как-то даже досадуешь на своих. Думается: вот у французов всюду проглядывает любовь к отчизне, ностальгия, а в наших надписях нет и следа патриотизма, никакой взволнованности чувств. Отчего это?

Я рассказал об этом товарищам по тюремной камере. Никита Федорович задумался вначале, но потом с живостью возразил мне: “А мне, знаете, нравятся русские надписи. У французов сантименты, порожденные в большой мере страхом пыток и казни. Русский же человек и перед лицом смерти не пасует. Сейчас его поведут на пытку, через час, может быть, пристрелят, а наш земляк положил на все с прибором. Это ли не положительная черта русского характера”.