Инго Мебиус - Убийца танков. Кавалер Рыцарского Креста рассказывает

Несколько по-другому выглядели занятия на гусеничном автомобиле. К нашему изумлению, практической ездой мы занимались не в городе, а за городом, непосредственно на местности. Гусеничному автомобилю любой подъем был нипочем, на что обращалось особое внимание при отработке навыков вождения. Но было интересно. У такого транспортного средства всего пара колес — и та спереди, а позади гусеницы, отчего оно весило довольно много в сравнении с обычным грузовиком. Во время поездок двигатель вполне мог заглохнуть. И подталкивать машину сзади приходилось не тому, кто сидел за рулем, а в кузове. Тяжкий это был труд толкать такую махину, в особенности под иронические улыбки или смех прохожих, если подобное происходило в городе. Но хотя это было и досадное происшествие, в конце концов, и оно вписывалось в программу подготовки водителей.

По возвращении в часть на нас сразу навалились — необходимо было наверстать упущенное за две недели автошколы и вновь вернуть успевшим расслабиться мышцам нужную твердость.

В ноябре 1941 года снова 8-дневный перерыв. Двух моих товарищей и меня направили на уборку сахарной свеклы в одном крестьянском хозяйстве в Бармке. Работа была отнюдь не легкой. Тем более что погода будто взбесилась — то метель, то дождь. Земля раскисла, руки отмерзали, обмундирование намокало водой, и мы были по уши в грязи. Мы днями торчали на поле, руками выдергивали свеклу из земли, потом саперными лопатками отрубали ботву. Свеклоуборочных комбайнов в те времена не было. Для меня такая работа была не в новинку, с детства приходилось работать на земле. По вечерам промерзшие до костей мы отогревались в довольно убогой отведенной нам комнате и мечтали о возвращении в казарму.

Но там нас жал сюрприз. Предстояло пройти проверку на переносимость к тропической жаре. У нас брали даже и анализ крови. Затем нам сообщили, что рота будет включена в состав маршевого батальона и переброшена в Россию. Но 17 человек бойцов противотанковой роты решили направить в Африку. Меня тоже включили в эту группу, чему я был несказанно рад. Что мы могли знать об африканской войне? Ведь телевидения тогда не было, мы понятия не имели, что нам предстоит, если не считать скупых военных сводок. Африка для нас, по сути, мальчишек, была окутана ореолом романтики. И эта романтика подкреплялась рассказами старших о колониальных войнах в ходе Первой мировой войны. Для нас это был континент иных людей, иной фауны, иной культуры, и нам не терпелось увидеть все это своими глазами.

Последние дни в Брауншвейге прошли в нечеловеческих нагрузках, кроме того, так буквально измучили всякого рода прививками от тропических болезней. Наконец, поступил приказ паковать чемоданы, и в составе маршевой роты нас направили в Хальберштадт. Прощание с товарищами, которым предстояло ехать в Россию, с нашим унтер-офицером Ауге оказалось печальнее, чем представлялось, — все-таки, несмотря на все передряги и муштру, мы успели сжиться. Быть может, это звучит парадоксально, но именно совместно пережитые испытания, именно эта нечеловеческая нагрузка и спаяли нас, сделали друзьями. Оберфельдфебелю Линднеру вскоре было присвоено офицерское звание — он получил оберлейтенанта. А один наш боец, считавшийся слабаком после непродолжительного участия в русской кампании, взял да отхватил себе Железный крест 2-й степени. А наш маршевый батальон к этому времени стоял в Хальберштадте, дожидаясь скорой отправки в Африку».

«19 декабря 1941 года наш маршевый батальон наконец получил приказ направиться в Хальберштадт. Там нас разместили в гостинице «Бюргергартен». Спали мы на соломенных тюфяках в большом зале. Горячее питание приготовлялось в полевой кухне, стоявшей там же неподалеку во дворе гостиницы. Таким образом, наши котелки и ложки впервые использовались по назначению. Каждое утро толпа в умывальнике, потом нас учили, как поверх форменных штанов разместить обмотки — сапоги у нас отобрали, вместо них выдали ботинки на шнурках, что занимало больше времени на обувание по утрам. Но времени у нас было в достатке. Раз в два дня мы совершали 20-км марш-бросок по снегу в 10-градусный мороз. Мы хоть и промерзали до костей, а в голове было одно: скоро в Африку! К тому же нам, честно говоря, было грех жаловаться — нам приходилось куда легче, чем нашим ребятам, попавшим на Восточный фронт. У нас был свободный выход в город, по вечерам и в свободное от службы время можно было куда-нибудь сходить поразвлечься. Вечером мы еще резались в скат, иногда поигрывали и в покер. Вот покер мне почему-то не нравился. Так я провел Рождество 1941 года в Хальберштадте вдали от дома.

Мне повезло — на какое-то время меня назначили следить за каптеркой. Каптерка находилась в смежном с большим залом, где мы разместились, помещении. Там хранились одеяла, в том числе и шерстяные, солдатские чулки и носки. Выдачей и учетом занимались унтер-офицер и двое рядовых. Здесь было спокойно, и мы опять же все свободное время играли в «двадцать одно». Однажды мне крупно повезло — я выиграл сразу 800 рейхсмарок у одного унтер-офицера. Тот сразу же написал расписку. Сначала я чуть с ума не сошел от радости — не верил, что сразу можно выиграть такую сумму. Но, как мне теперь кажется, я эти деньги все же не получил — этот унтер-офицер все же сумел отыграться. И к лучшему, потому что у меня совесть была нечиста. С тех пор я не садился играть в «двадцать одно». Слишком уж велик был риск проиграться и пух и прах.

Несколько недель пролетели так быстро, что мы и не заметили. Потом пришел приказ упаковать барахлишко, и 2 апреля 1942 года спецпоездом нас перебросили в Берген-Бельзен. Перед самым отъездом в кино мы увидели афишу фильма о незадачливом летчике по имени Квакс, но сам фильм посмотреть уже не удалось.

По прибытии в Берген-Бельзен нас разместили в бараках, и здесь мы дождались весны. Снег сошел, потеплело. За городом на учениях мы впервые познакомились с песчаным фунтом. Разумеется, ползать по песку было мягче, но проникал он везде.