Инго Мебиус - Убийца танков. Кавалер Рыцарского Креста рассказывает

Собрав свои нехитрые пожитки, я все же поехал в Мюндер. Мюндер война не затронула, на городок упало несколько бомб, да и то сброшенных явно по недосмотру и разрушивших от силы пару-тройку домов на Фридрих-Эберт-аллее (до войны — Гинденбургвалль). И тетя Берта, старшая сестра моей матери и мать Гертруды Шмидт встретили меня с распростертыми объятиями. Мне выделили небольшую спальню на втором этаже дома. А заодно и старую рабочую одежду.

Вильгельм держал три лошади, кроме того, вола, птицу и свиней. По двору чинно разгуливали куры.

В большом сарае хранилось зерно в колосьях, которое зимой предстояло обмолотить. На дворе возвышалась куча навоза и стояла каменная ванна для сбора жижи.

Подниматься приходилось спозаранку — без десяти шесть утра. После утреннего туалета я чистил и кормил лошадей. Покончив с этим, меня звали пить кофе. Потом запрягали лошадей и в 7 утра выезжали с подворья, причем в любую погоду — и в жару, и в дождь, и в снег. Было лето и пора было убирать урожай. Сначала вручную скашивались просеки в траве — чтобы косилка могла подъехать. Скошенные колосья вязали в снопы и перевязывали их тонким пучком тех же колосьев. Нам помогали и люди со стороны — те, кто днем работал где-нибудь еще, на заводе, например, а вечером подрабатывал сельхозработами. Моя двоюродная сестра Гертруда была женщина веселая по характеру, помню, как мы часто пели работая. Когда зерно высыхало, им нагружали подводы, тут требовалось тщательно и аккуратно укладывать снопы, а потом закреплять их деревянной балкой сверху, которую цепями привязывали к подводе. А на поворотах следить, чтобы подвода не опрокинулась, и следить, чтобы лошади не устали.

По утрам я иногда на двуколке ездил за клевером для коров. И здесь приходилось махать косой, потом вилами нагрузить скошенную траву и, приехав домой, сгрузить на корм коровам.

Стойла чистились специальными скребками для уборки навоза.

Когда урожай был убран, мы ездили в Одервальдский лес за 12 километров на заготовку дерева. Мы собирали стволы сосен и буков, потом отвозили их на железнодорожную станцию, где из них потом выстругивали шпалы. В те времена уголь выдавался только по карточкам. Поэтому и кухонную плиту, кафельные печи в комнатах в основном топили дровами. Лес вырубался подчистую, даже те, кто подбирал сучья, должны были иметь разрешение.

Но после денежной реформы все вдруг резко изменилось. На смену людям пришла техника, тракторы вместо лошадей, картофельные комбайны и тому подобные облегчавшие жизнь устройства. Углублялась специализация сельского хозяйства — одни занимались скотооткормом, другие исключительно зерновыми, птицеводством, имея в своем распоряжении целые парки самой современной техники.

Но реформа была еще впереди, а вот зима 1946/47 года выдалась необычно холодной. Мороз стоял такой, что даже вода в моей каморке превратилась в лед. А на улице лежал метровый снег. Приходилось лопатами расчищать дороги. Мы в ту зиму занимались перевозкой леса. Необходимо было очищать от снега торцы бревен, где был намалеван номер, и закреплять на бревнах цепи для транспортировки. Один раз я неправильно закрепил цепь, и она по дороге свалилась в снег. Густав велел мне отправляться на поиски цепи — дело в том, что цепи тогда были на вес золота. Я пошел искать проклятую цепь, рыскал по морозу до десяти вечера, вернулся промерзший до костей, но цепи так и не нашел. Поручили найти цепь каким-то работягам. Те мигом нашли ее, за что и были награждены мешком пшеницы, ломтями ветчины и свойской колбасой.

Надо сказать, что даже зимой на крестьянском хозяйстве всегда найдется работа, так что лежать, переворачиваясь с боку на бок, не приходилось.

Когда я услышал о том, что в деревне существует даже спортивное сообщество, я мигом решил присоединиться. Встречи происходили в зале Хагеманна. Во всем округе тогда не было ни одного спортзала. Я быстро вписался в компанию, хотя и зал этот мало чем напоминал спортивный. Нашим девизом стали порядок, железный режим и тренировки, тренировки. Неженками мы никак не были. Вместо толстых и мягких резиновых матов приходилось использовать циновки, и не один из нас набивал на них синяки.

Кроме гимнастики на нехитрых снарядах — перекладина, брусья, мы решили организовать и клуб любителей и игроков в ручной мяч. В нашем округе Шпринге наш пример оказался заразителен — вскоре появилось еще целых 6 таких клубов. На товарищеские встречи мы ездили либо поездом (личного транспорта тогда не было), либо на велосипедах. В последнем случае мы были вынуждены расходовать драгоценные силы на то, чтобы крутить педали, а на спорт уже их и не оставалось. Трудновато ли, знаете, передвигаться на двухколесном ножном транспорте по десятисантиметровому снегу. Но пропустить встречу — такое было у нас немыслимо.

Несколькими годами позже стали устраиваться и легкоатлетические соревнования. Гаревых дорожек не было, да и круг был всего-то 300 метров длиной. Но успехи участников были впечатляющие.

В конце концов, все наши спортивные сообщества решили объединиться. Возникло три отделения — футбол, настольный теннис и гимнастика.

Мы регулярно, как я уже говорил, посещали тренировки, и у нас стало обычаем посидеть за столом, выпить пива и петь. В ноябре проходил традиционный бал сообщества. В 1946 году мы еще все вместе сидели за одним столом. Георг Кроне, наш казначей, со своей невестой Лизой и ее подружкой Ольгой Гарбен были также в числе приглашенных. Это был исключительно приятный вечер, все были в хорошем настроении, а когда Ольга Гарбен притащила откуда-то еще бутылочку домашнего вина, стало совсем уж хорошо. Пару раз мы тайком обменялись многозначительными взглядами. Но домой возвращался в одиночестве.

А месяц спустя я получил приглашение на свадьбу Георга Кроне. Георг был по профессии налоговиком и работал в должности заместителя начальника налогово-финансового управления в Шпринге. Ольге, незамужней подружке невесты, прочили в мужья какого-то типа из того же ведомства и пытались подсунуть его на свадьбе, но она категорически заявила, что рядом с ней буду сидеть я, и только я. Так и вышло. После венчания в церкви все направились в дом на Остерберге, где празднество продолжилось при свете керосиновых ламп и свечей. Холод был собачий, и снегу тогда навалило. Музыки не было, и было решено, что Ольга притащит граммофон от родителей. Прихватив санки, мы с Ольгой двинулись в путь. Мы долго плутали, пока добрались до родителей девушки, но первый поцелуй был только при прощании. Как раз в ту ночь трагически погиб пастор Нёльдеке. Возвращаясь с железнодорожной станции, он попал в пургу и замерз. А Ольга на следующий день принесла мне меду — как лекарство против простуды.