Марк Ферро - Семь главных лиц войны, 1918-1945: Параллельная история

Но это совершенно не совпадало с представлениями Черчилля о том, как нужно вести войну: нападать, нападать, бить где можно и когда можно!

Он от всех требовал немедленного перехода к действию. Каким образом? Нацелиться на балтийские проливы, дабы атаковать Германию с севера, и «тем хуже для нейтралитета малых скандинавских народов»: «Они не должны связывать нам руки, когда мы боремся за их права и свободы». А чтобы «немцы, в свою очередь, не ударили нам в тыл», Черчилль намеревался покончить с нейтралитетом Ирландии, «так называемой Эйре».

Как ни странно, провал норвежской кампании поставили в вину не ему, а, скорее, Чемберлену, обвиненному в глобальной недооценке политики Гитлера. Чемберлен, как и Даладье, вынужден был отойти от власти, после чего Черчилль возглавил коалиционное правительство, в котором лейбористы, в отличие от ряда своих коллег-консерваторов, охотно приняли участие. Страна восприняла это назначение лучше, чем парламент.

13 мая, после захвата Нидерландов и Бельгии, Черчилль обратился к народу с волнующими словами: «Мне нечего предложить [британцам] кроме крови, тяжкого труда, слез и пота».

Он никак не мог поверить, что «120 танков» сумели положить конец французской военной мощи. Впрочем, 15 мая во время разговора с Полем Рейно Черчилль уже был способен лучше оценить масштабы бедствия. Генерал Гамелен объяснял, что французская армия застигнута врасплох, но пока справляется. Черчилль заметил: «Он бесстрастен и спокоен, как будто анализирует битву при Азенкуре. Ни слова о будущем, ни признака надежды. Резервов больше нет». А тем временем немецкие танки уже в Лане.

Эта катастрофа вскоре привела к свержению с престола бельгийского короля. Однако, узнав, что Чемберлен и лорд Галифакс, так же как и Даладье, намерены пойти на уступки Муссолини, чтобы добиться нейтралитета Италии, Черчилль резко воспротивился {83} 83 Lukacs J. Churchill, Londres, mai 1940. Paris: Odile Jacob, 2002; Manchester W. Winston Churchill. 21. Paris: Robert Laffont, 1988. T. 2. P. 516. . Его непримиримость вызвала замешательство в Париже, поскольку итальянская интервенция, в случае чего, угрожала бы в первую очередь Франции.

Пока немецкие бронетанковые части двигались на Дюнкерк, несколько британских дивизий не подчинились приказам нового главнокомандующего генерала Вейгана осуществить операцию прорыва. Французы пришли в ярость, и Черчилль тут же, 31 мая, обещал оказать помощь в эвакуации Дюнкерка, попросив «избегать свар между товарищами по несчастью и удерживать дюнкеркский плацдарм до последнего, не капитулируя». Не капитулируя.

Джон Лукач, биограф Черчилля, считает такую решимость в тот момент, перед «битвой за Англию», переломным этапом истории середины XX в. Накануне «старый лев» взбудоражил британский народ: «Мы защитим наш остров любой ценой, — сказал он. — Мы будем биться на пляжах, в полях и на улицах, мы будем сражаться на наших аэродромах. Мы не сдадимся никогда, даже если, хотя я в это не верю ни на мгновение, наш остров окажется изолированным и мы будем голодать. Даже тогда наша империя, охраняемая британским флотом, продолжит свою борьбу с неприятелем вплоть до того дня, когда Господь решит, что настал час Новому Свету прийти на выручку Старому».

Он неоднократно повторял эту мысль.

На военном совете, проходившем во французском городе Бриар 13 июня, Поль Рейно, чувствуя себя в меньшинстве, обратился за поддержкой к Черчиллю, надеясь поднять тем самым боевой дух Вейгана, Петена, Шотана и других военачальников. Дебаты развернулись по поводу данного Англией и Францией друг другу взаимного обещания о незаключении сепаратного перемирия. Но какую, по сути, реальную помощь Англия оказала Франции, за исключением участия в эвакуации французских солдат из Дюнкерка, да и то всего лишь на четверть? Черчилль прекрасно знал, что из 39 английских истребительных авиационных полков на территории Франции воюют только пять и британских солдат на французской земле слишком мало. К осени их будет больше, обещал он. «Страждущему от жажды в пустыне вы говорите, что он напьется в сезон дождей», — раздраженно возразил ему Рейно. Черчилль выразил восхищение героической обороной французов в отчаянной ситуации, описанной Вейганом, утверждая, что понимает причины, заставившие их сдаться. Но Англия, сказал он, полна решимости продолжать борьбу. Тут Черчилль зачитал несколько выдержек из своего обращения к согражданам: «Если наши острова окажутся захваченными, страна будет защищаться, город за городом, деревня за деревней, но не сдастся никогда!» В этот момент Петен бросил полный иронии взгляд в сторону Энтони Идена {84} 84 DuroselleJ. B. L'Abîme, 1939–1945. Paris: Le Seuil, 1982. P. 164–174; Kammerer A. La Vérité sur l'armistice. Paris, 1951. P. 105–138. .

Ровно через день Поль Рейно (считавший невозможным нарушить соглашение от 23 марта, по которому Франция как страна, подписавшая соглашение, не может заключить сепаратное перемирие) отметил, что британский премьер-министр, преисполненный сочувствия и сопереживания, готов, кажется, пойти на уступки и сдаться…

Петен, в свою очередь, заявлял, что перемирие неизбежно. Он упрекал Народный фронт в отсутствии должной подготовки, высмеивал идею продолжения войны в Африке, советовал британцам тоже искать перемирия, считая их неспособными противостоять немецкой агрессии дольше месяца. «Время еще есть», — сказал он. «Вы не можете оставить нас одних воевать за общее дело!» — воскликнул полковник Спирс. «Но вы же нас оставили», — парировал Петен {85} 85 Spears E. Assignment of Catastrophe. London, 1954. P. 252. .

По сути, видя всю тяжесть сложившегося положения, Черчилль удерживал военно-воздушные силы для охраны Великобритании, оставив Францию в беде… Точно так же, как несколькими месяцами раньше Франция оставила Польшу.

18 июня 1940 г., через пять дней после совещания в Бриаре, накануне разгрома Франции, Уинстон Черчилль произнес воодушевленную речь:

«То, что генерал Вейган назвал битвой за Францию, закончилось. Вот-вот может начаться битва за Англию. От исхода этого сражения зависит судьба всей христианской цивилизации. От него зависят наши обычаи и традиции… Вся ярость, вся мощь противника скоро обрушатся на нас. Гитлер знает, что если не обессилит нас на нашем острове, то проиграет войну. Если мы не склоним перед ним головы, то и вся Европа в один прекрасный день вновь обретет свободу… Если же будем сломлены, тогда весь мир, включая Соединенные Штаты, погрузится в бездну нового варварства, более зловещего благодаря извращенной науке и, возможно, более долгого, чем древнее.

Восстанем же на борьбу и укрепим сердца свои в чувстве правого долга, действуя так, чтобы, даже если Британской империи суждено просуществовать еще две тысячи лет, человечество всегда могло сказать о нас: “Это был самый славный час их истории!”» {86} 86 Churchill W. War Speeches. Vol. 1. P. 277.