Сергей Ченнык - От Балаклавы к Инкерману

Второй этап сражения предполагал по плану Липранди наличие в его распоряжении 49 пехотных батальонов, 49 батарейных и 72 легких, 16 конных батарейных и 16 конных легких артиллерийских орудий, 52 эскадронов регулярной кавалерии, 18 сотен иррегулярной кавалерии. {166} 166 Журнал генерал-лейтенанта Липранди о событиях в Крыму со дня прибытия туда его дивизии и до конца Инкерманского сражения//Военный сборник. №5. СПб., 1902 г. С.216.

Успех дела виделся не только в возросшей численности и свежести войск, но и, как считали, в откровенных просчетах союзников в организации обороны своего правого фланга. Протяженность оборонительной линии, по мнению Тотлебена, не соответствовала небольшой численности и войск, выделенных для ее защиты. {167} 167 Описание обороны города Севастополя. Составлено под рук. генерал-адъютанта Тотлебена. Часть I, СПб., 1871 г. С. 235.

Как видим, план логичный и вполне осуществимый в рамках разумного риска. Но самое главное — он не отрицал предложенного Поповым, но позволял совершить дело не прямолинейно и с большими потерями, которые неизбежно принесли бы лобовые атаки, а последовательно, поступательно, поэтапно.

Его возможную перспективу отметил и прибывший вскоре в Крым генерал-адъютант Философов, сопровождавший царственных отпрысков в их «крестовом походе» на войну. Очевидно, что, кроме функции гида, Философов имел еще одну задачу, с которой справился блестяще: точного информирования Императора о происходящем под Севастополем.

Не желавший докладывать ни о чем, что могло запятнать его репутацию, и не желавший посвящать в свои запутанные многоходовые комбинации никого, кто мог лишь навредить советами, не зная и не понимая истинного положения вещей, Мен-шиков создал парадоксальную ситуацию. Тот, кто по должности был обязан знать все, что творилось в любом из уголков Великой империи, не знал того, что происходит на главном участке уже больше года идущей войны — в Крыму.

«В Крымскую войну было тяжело и безгласно, по выражению известного публициста и бывшего военного корреспондента Гр. Конст. Градовского (Гамма). Сам Государь Николай Павлович был мало осведомлен о том, что делалось в Крыму. О высадке неприятеля, об Альминском сражении, о понесенном нами поражении Государь узнал из иностранных газет». {168} 168 Апушкин Вл., Война 1877–1878 гг. в корреспонденции и романе (статья первая)//Военный сборник. №5. СПб., 1902 г. С. 197.

В одном из своих первых писем князю Горчакову, Философов писал, что излишняя торопливость Меншикова привела к тому, что успех, достигнутый им 13 октября, не был развит. Признаем, что это справедливое обвинение. Мы упомянем его более подробно, когда разговор коснется судьбы Попова, которая, к его несчастью, решится совсем скоро и совсем не так радостно, как о том мечтал императорский представитель. {169} 169 Русская военная старина. Письма генерал-адъютанта Философова князю М.Д. Горчакову/Военный сборник. №6. СПб., 1902 г. С. 201.

И, кстати, даже ставя в вину главнокомандующему излишнюю, по его разумению, поспешность, Философов не ведет речь о взятии Балаклавы, лишь намекая на правильность действий по ее изоляции как базы снабжения от основных сил Раглана.

На что еще, пожалуй, стоит обратить внимание, это на детальную привязку к местности. Подобный план не мог быть составлен без наличия точных карт или хотя бы схем, составленных после разведок и рекогносцировок. Думаю, что это напрочь «сносит» миф о скором уже «сражении без карты», как оправдательно именовали битву под Инкерманом. Даже если мы согласимся, что русский штаб (пусть и самый плохой) не имел карт, то само собой напрашивается вопрос: чем же вы там занимались, что не удосужились позаботиться изучением района боевых действий, где вам даже не воевать, а просто организовывать жизнь огромного числа войск нужно?

Похоже, что подобный миф стал одним из многих оправдательных, которыми изобиловала Крымская война (со всех сторон, кстати).

Уже потом, после очередного бездарно проигранного сражения, начинали в тени штабных палаток рождаться всевозможные оправдательные причины военной бесталанности большего числа генералов. Так было после Альмы, то же случится после Инкермана. Одну из них мы назовем, забегая вперед, так как она имеет прямое отношение к разработке диспозиции. Ее так полюбили, за нее так ухватились как за спасательную соломинку, что со временем она стала даже похожей на правду, в нее стали верить и даже сделали именем собственным по отношению к Инкерманскому бою. Речь вновь идет о карте, точнее, о ее отсутствии, за что сражение именуют «сражением без карты».

Трудно сказать, зачем вообще этот миф появился на свет, тем более что внимательное изучение совершенно известных материалов говорит об ином. Например, за несколько дней до описываемых событий командир 6-й кавалерийской дивизии генерал Рыжов, по его же воспоминаниям, «…был знаком с местностью по карте», а уже через несколько дней карта исчезла. {170} 170 О сражении под Балаклавой. Записки генерал-лейтенанта И.И. Рыжова//Материалы для истории Крымской войны и обороны Севастополя. Под ред. Н. Дубровина. СПб., 1872 г. С.4–5. Ее что, адъютанты скурили?

В воспоминаниях Андрианова, имевшего не косвенное, а прямое отношение к штабу Русской армии, говорится, что хорошие карты были лишь в Петербурге, но тут же, противореча самому себе, он все-таки признает, что рекогносцировки с глазомерными съемками местности проводились постоянно. Извините, но сие и есть то, что должен делать любой командир, готовясь к действиям на незнакомой территории. По результатам этих рекогносцировок и должен появиться тот самый план, по которому ставится задача и проводится планирование! Это при том, что действовать нужно было не на незнакомой территории, а на своей земле, досконально известной едва ли не каждому матросу севастопольского гарнизона, но вдруг ставшей настоящей terra incognita для большой компании полковников и генералов.

Любой имеющий нормальное военное образование скажет, что выдвижение войск в условиях ограниченной видимости (ночью, в горах и т.д.) ведется не по топокарте, а по заранее назначенным ориентирам.

Более того, картографирование Крыма находилось не в той зачаточной форме, какой его периодически пытаются представить. В первой половине XIX в. на территории полуострова были проведены топографические, триангуляционные и астрономические измерения. Работы проводились топографами военно-топографического корпуса с использованием современных средств измерений и исчислений полученных результатов. Их итогом стало полное картографирование Крыма.

В распоряжении командования Севастопольской крепости имелась прекрасная подробнейшая карта с нанесенными элементами рельефа местности, доминирующими высотами, дорожной сетью, вплоть до отдельных троп, колодцев и проч. {171} 171 Коротя А., Осадчий Е. Картографирование Крымского полуострова накануне войны 1853–1856 гт.//«Крымская война»: история и уроки. 1853–1856 гг. Научный сборник. Материалы международной научной военно-исторической конференции. Севастополь, 2013 г. С. 29.