Семен Мельников - Маршал Рыбалко

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Весна сорок третьего наступала неохотно. Дули северные ветры, временами выпадал снег. Настроение — подстать хмурой погоде. Мы тяжело переживали оставление Харькова, угнетала и неясность перспективы. 3-я танковая была выведена из подчинения Воронежского и включена в состав Юго-Западного фронта. Танковые корпуса направлялись в район Тамбова на доукомплектование, остальные войска армии приводили себя в порядок и совершенствовали оборону по левому берегу Северского Донцач Земля оттаяла, в траншеях и ходах сообщения вода стояла по колено, в блиндажах — сыро и холодно.

В конце апреля поступила директива Ставки о преобразовании 3-й танковой в 57-ю общевойсковую армию. Мы с Павлом Семеновичем считали такое решение поспешным, но не могли не подчиниться.

Однако, по нашему глубокому убеждению, армия могла и должна была сохранить свою сложившуюся и проверенную в боевых условиях специфику и структуру, следовательно, наш долг—- отстаивать армию как танковую.

В правильности такой позиции П. С. Рыбалко и Военный совет не сомневались: ведь в течение минувшего года партия и Верховное Главнокомандование уделяли огромное внимание формированию крупных танковых объединений, каким была и наша 3-я танковая, полностью оправдавшая свое назначение в прошедших операциях.

Тщательно продумав и всесторонне взвесив все соображения и мотивы, мы отправили командующему бронетанковыми и механизированными войсками Я. Н. Федоренко и'начальнику Генерального штаба А. М. Василевскому доклад, в котором просили войти в Верховное Главнокомандование с ходатайством о присоединении находящихся в резерве танковых корпусов к остальным штатным соединениям армии. Указали, что это даст возможность в будущем использовать армию как танковую, сохраняя и умножая сложившиеся традиции.

Спустя несколько дней Рыбалко и меня вызвали в Москву.

...Генерал Федоренко встретил нас и, ни о чем не расспрашивая, сразу повез в Ставку.

Вскоре мы были в Кремле. Сталин принял без промедления. Состоявшаяся беседа отчетливо запечатлелась в моей памяти. Обращаясь к Рыбалко, Сталин сказал:

— Вы просите Верховное Главнокомандование восстановить танковую армию. Вы правы. Расформировывать ее нельзя. Товарищ Рыбалко, доложите, в каком состоянии танковые войска и приданные на усиление стрелковые дивизии.

Похаживая по кабинету, Сталин внимательно слушал.

— ...Несмотря на потери в танках и людях, Военному совету удалось сохранить боеготовность 3-й танковой армии за счет некоторых танковых бригад и приданных частей. Танковые корпуса личным составом укомплектованы, недостает лишь сержантов и взводных командиров...

Тут Сталин остановился и удивленно спросил:

— Укомплектованы? Но ведь армия понесла потери при наступлении и при выходе из боя. Откуда же у вас люди?

— Выручили из плена, а некоторые пришли к нам с освобожденной территории,— ответил Рыбалко.

Сталин молча прошелся по кабинету, видимо, обдумывая этот ответ. Потом обратился к Федоренко:

-— Третью танковую надо восстановить. Только вместо стрелковых дивизий организационно ввести в ее состав механизированный корпус...

— Товарищ Сталин,— обратился к нему в свою очередь Федоренко.— Нужно вернуть армии ранее входившие в ее состав 12-й и 15-й танковые корпуса и автотранспорт, принадлежавший ей по штату, а также включить 2-й механизированный корпус генерала Корчагина и 91-ю отдельную танковую бригаду из резерва Ставки.

Сталин немного подумал и ответил:

— Согласен.— И тут же спросил: — Когда мы можем укомплектовать армию Рыбалко танками и взводными командирами?

— Имеющиеся у нас танки занаряжены в отдельные танковые корпуса...

Сталин жестом остановил Якова Николаевича и распорядился:

— В первую очередь отправьте эти машины в армию Рыбалко.

Федоренко попросил также разрешить одному из танковых училищ досрочный выпуск курсантов с присвоением звания «лейтенант», после чего направить их в 3-ю танковую.

— Согласен, выполняйте,— ответил Сталин.

Затем подошел к столу, набил трубку табаком и сказал:

— Танкисты и механизированные стрелковые бригады 3-й танковой армии проявили в боях доблесть и мужество. Они вполне заслужили, чтобы армию преобразовать в гвардейскую.

Мы с Павлом Семеновичем переглянулись, с трудом сдерживая рвущуюся наружу радость. Рыбалко поблагодарил за высокую'Оценку заслуг 3-й танковой, а Федоренко попросил оставить за армией ее номер. Сталин согласился.

— Сколько понадобится времени, чтобы сколотить штаб и обучить личный состав? — обернулся он к Рыбалко.

— Не менее месяца, товарищ Сталин.

— Мало,— подумав, возразил Сталин.— Ведь надо готовиться к серьезным боям. Гитлеровское командование предполагает этим летом срезать Курский выступ и уничтожить наши дивизии на Курской дуге. Для этого противник сосредоточивает крупную группировку, в том

числе и танковые дивизии. Следовательно, наши танковые войска будут здесь основной ударной силой...

Мы заверили Сталина, что свою задачу выполним. Он пожал нам руки и, пожелав успеха, отпустил.

Уходили мы из Кремля в отличном настроении. Рыбалко шутил, смеялся, по всему было видно, что он чувствует прилив сил, а громадная ответственность, только что возложенная на него, ему явно по плечу.

У ворот нас ожидала машина Федоренко, и мы вместе с ним отправились в Главное автобронетанковое управление. Приехав, Павел Семенович попросил меня:

— Ты сходи пока в кадры, выясни, на какие контингенты мы сейчас можем рассчитывать. А я ненадолго отлучусь по личным делам. Потом вместе походим по отделам...

Я знал, по каким «личным делам» он отлучится. Невеселые это были дела. И занимался он ими всякий раз, оказавшись в Москве.

Еще летом прошлого года жена Рыбалко Надежда Давыдовна получила извещение: «Ваш сын пропал без вести». Случилось это в майские дни сорок второго, когда части Красной Армии, действующие на харьковском направлении, вынуждены были отступать под натиском гитлеровских полчищ. Вилен Рыбалко только что окончил танковое училище, получил звание лейтенанта и впервые участвовал в бою в качестве командира танка...

Никогда не забуду выражения лица Павла Семеновича, когда он прочел письмо жены. Весь как-то сразу осунулся, почернел. Плотно сжал губы и долго-долго не мог вымолвить ни слова. Сидел ссутулившись, уставясь в одну точку невидящим взглядом, и машинально то подносил к глазам листок со зловещим сообщением, то снова опускал его на стол. Лишь через какое-то время сумел произнести:

— Не верю... Не могу поверить!.. Буду искать!

И искал. Продолжал искать даже тогда, когда уже не оставалось никаких надежд. Куда он только ни обращался, кого только ни просил помочь, но все было тщетно. Сын исчез бесследно.