Сергей Цыбов - Фронт тайной войны

Когда первый взрыв негодования прошел, командиры и политработники, коммунисты и комсомольцы в спокойной обстановке разобрались, как и почему Бугров встал на путь предательства. И перед ними предстала мерзкая личность человека, для которого нет ничего святого, способного на любую подлость.

Нравственное падение Бугрова началось за несколько лет до призыва на военную службу. С ним произошло то же самое, что и со всеми любителями «легкой» и «шикарной» жизни. Их жизненные взгляды и поведение сходны во всем, за исключением самых несущественных деталей: возраста, когда перестали учиться, да методов получения нетрудовых доходов. Все они заражены растленной буржуазной идеологией. Их принцип: «Надо уметь жить», — по существу, является следствием идеологических диверсий из-за рубежа.

Вот «кодекс морали и этики» темного дельца Александровского, арестованного и осужденного за расхищение народного добра. Свою «философию» он сформулировал в нескольких параграфах, каждый из которых выражает предел бесстыдства и наглости, чуждых нам взглядов на жизнь. «Идеалы — чушь. Помни, что главное в жизни — деньги. Все остальное приложится» — гласит одна из записей в его дневнике. Не лучше и другие «афоризмы». «Честность — донкихотство. Она смешна». «Совесть должна быть гибкой и всегда служить тебе, а не другому. Никогда не говори этого вслух, но всегда помни об этом». «Вместо «наворовать» говори «заработал» или в крайнем случае «имел». «Взятка — нехорошее слово. Бери и давай, но называй это «взаимной помощью…»

Такие же взгляды исповедовал некто В. Дербенев. Этот хлыщ рос и воспитывался в обеспеченной семье, вел себя невыдержанно, высокомерно, советы родителей не слушал, грубил «своим предкам», а иногда высказывал резкие и чуждые взгляды. Но ему не перечили. В глазах родителей он был «вундеркиндом», «чудо-ребенком», и они исполняли все его прихоти и капризы. Он считал, что ему все позволено, разрешено, и никаких сдерживающих начал не признавал и признавать не хотел.

Высокомерие, презрение к труду и эгоизм с особой силой стали проявляться у Дербенева тогда, когда он с помощью родителей поступил в институт. Полагая, что является из ряда вон выдающейся личностью, заниматься не хотел. Не удивительно, что в его зачетной книжке стояли в основном тройки да двойки. Тем не менее к товарищам и преподавателям относился с пренебрежением.

В конце концов Дербенев понял, что умом не сможет выделиться среди товарищей. А выделиться ему хотелось во что бы то ни стало. Самый легкий путь к этому — броская одежда, экстравагантные суждения по вопросам литературы и искусства.

И вот он уже «штатный» слушатель передач «Голоса Америки» и других зарубежных радиостанций, со слезой в глазах напевает мотивы джазовой музыки. Наконец стал увлекаться «стильными» танцами. По этому поводу даже написал стихи «Танцуем твист» и «Рокк-твист-буги». Свое отношение к этим танцам выразил следующими словами: «Джаз, джаз, джаз! Я иногда хочу под слитный твой аккорд, ломая мебель, бросить к твоим ногам весь мир!» В его записной книжке появились такие «исторические» афоризмы: «Если человек не любит джазы, он не любит музыки», «Вопрос о джазе — наиболее актуальный вопрос в нашей стране».

На вечеринках Дербенев уже величал своих собутыльников не иначе как «господа», а себя и всех, кто входил в его компанию, лучшими представителями так называемой «золотой молодежи».

В поисках иностранцев Дербенев шнырял по вокзалам, музеям, выставкам. В его записной книжке появились адреса «знакомых», проживающих в, Вашингтоне, Нью-Йорке, Сан-Франциско, Лондоне… Это были «мистеры» и «мисс», у которых он, не заботясь о своем самолюбии и гордости советского человека, выклянчивал подтяжки, чулки, жевательную резинку. Но однажды, как он выразился, ему «подфартило»: престарелая англичанка и ее сын подарили ему «за услуги» костюм, и не просто костюм, а с разрезом сзади.

— Но это не подачка, — протестовал он, когда его упрекнули в крохоборстве. — Я это честно заработал, будучи гидом у миссис Смит и ее сына, когда они были на экскурсии и осматривали достопримечательности Русского музея.

Но даже этот прожженный стиляга не рискнул рассказать, чего ему стоило «заработать» иностранную тряпку. Дело в том, что миссис Смит, уходя из музея, забыла в вестибюле поношенные туфли. Чтобы выслужиться перед ней, он с находкой под мышкой под проливным дождем обегал все гостиницы Ленинграда. И нашел-таки владелицу туфель! Изображая на лице умиление и величайшую покорность, вручил туфли миссис Смит, не забыв напомнить об оплате его любезности.

Иностранную джазовую музыку Дербенев не только слушал сам, но и пропагандировал ее, делая на этом «бизнес». Приобретенные у иностранцев пластинки и записи, сделанные на магнитофоне, втридорога перепродавал своему брату-«чуваку».

Между тем его связи с иностранцами продолжали развиваться. «Друзья» из-за кордона не только слали ему пластинки, каталоги и литературу, но и писали ему письма, в которых проявляли интерес, где и кем он работает, чем увлекается, где работают его родители, есть ли у него родственники, в том числе братья и сестры. Взамен своих посылок с идеологическим барахлом просили его прислать некоторые новинки нашей литературы. Их интересовали, в частности, произведения, рисовавшие советскую действительность в искаженном виде.

Одно из писем Дербенева за границу, в котором он просил прислать ему новые пластинки и литературу, опубликовала редакция реакционнейшего журнала под заголовком «Зов из СССР». Текст письма иллюстрировался снимками полуголых шансонеток, кривляющихся актеров джаза.

Некоторые из иностранных адресатов стали вступать с Дербеневым в полемику, навязывать ему антисоветские суждения, открыто пропагандировать «американский образ жизни». Человек невежественный, недоучка, Дербенев не мог дать отпора назойливым адресатам. Хуже того, он, как попка, начал пропагандировать идеи, почерпнутые из грязного источника…

Но вернемся к Бугрову. Он прошел те же стадии по пути к предательству и измене, что и Дербенев. В семье ему не привили любви к труду, в конце концов он стал лодырем, нахлебником общества.

Известно, что человек, знающий, «почем фунт хлеба», скромен в своих потребностях, довольствуется тем, что зарабатывает. Этого нельзя сказать о людях, не имеющих трудовой закалки. Не давая ничего или почти ничего обществу, они хотят пользоваться всеми благами, полностью удовлетворять за счет тружеников все свои потребности и даже прихоти.

Так вел себя и Бугров. В то время когда миллионы и миллионы советских юношей самоотверженно трудились в промышленности или в сельском хозяйстве, он все больше превращался в паразита, который не хотел носить ту одежду, которую носят его сверстники, не хотел питаться так, как питается большинство людей. Одежду он признавал только заграничную, а питался в ресторанах.