Алексей Кривопалов - Фельдмаршал И.Ф. Паскевич и русская стратегия в 1848-1856 гг.

К концу 1830-х гг. для России значение прежнего Ункяр-Искелесийского договора в военное время становилось всё более сомнительным [284]. Неслучайно уже в январе 1834 г., менее чем через год после подписания соглашения, Николай I считал вероятным отказ турок от исполнения своих обязательств по договору в случае разрыва России с морскими державами [285].

Важным, хотя и косвенным свидетельством того, что Вторая Лондонская конвенция воспринималась в Петербурге отнюдь не как поражение русской дипломатии, но, скорее, как благополучный и, в отличие от Ункяр-Искелесийского договора, признанный морскими державами итог длительной борьбы за установление относительно благоприятного для России режима на Проливах, служит последовавшее вслед за договором троекратное сокращение расходов по морскому ведомству. Если в 1839 г. они составляли 37,7 млн руб. в год, то в 1840 г. расходы на флот были сокращены до 11,6 млн руб. и в дальнейшем вплоть до 1853 г. уже не превышали 20 млн руб. [286]Что характерно, русско-турецкий договор 1833 г. вообще не сопровождался сколь-нибудь серьезными изменениями в бюджетной смете Морского министерства.

Решив задачу превращения России в третью морскую державу мира в первое десятилетие царствования, император Николай Павлович в дальнейшем постепенно утрачивал былой интерес к флоту. В общей сложности в николаевское тридцатилетие было построено 69 линейных кораблей, 47 фрегатов, 10 паровых фрегатов, 43 парохода и около 600 малых кораблей и судов. Но если в 1830-е гг. в строй вводилось по 7-10 линейных кораблей ежегодно, то затем темпы строительства резко сократились, и к 1840-м гг. на воду спускали лишь два линейных корабля, один фрегат и три малых судна ежегодно [287].

Во второй четверти XIX в. союз России с Австрией и Пруссией, с одной стороны, имел изрядный запас прочности, поскольку базировался на идее выгодного для всех трех консервативных держав сохранения политического статус-кво в Центральной и Восточной Европе. С другой стороны, сплачивавшая союзников память о совместной борьбе против французской экспансии едва ли могла остановить медленное, но неуклонное развитие центробежной тенденции внутри союза, связанной с ростом германского национального движения.

Австрия после смерти императора Франца I в 1835 г. оказалась временно ослаблена тем, что реальная власть перешла в руки регентского совета, в котором исключительное положение князя Меттерниха было подорвано конкурирующими придворными партиями.

В Пруссии испытанный союзник России король Фридрих-Вильгельм III, несмотря на создание под эгидой Берлина Германского таможенного союза, практически не сочувствовал идее политического объединения немцев [288].

Однако при его наследнике постепенный рост в общественном мнении Германии враждебных России настроений мог обернуться для Петербурга крупными неприятностями. Также сохранялся риск того, что однажды Франция найдет возможность предложить Берлину более выгодные условия союза, под прикрытием которого задача политического объединения немцев в глазах либеральных кругов Пруссии станет легче осуществимой.

Постепенно в русско-прусских отношениях стали возникать едва заметные трещины. Король оказался вынужден лавировать между конституционными ожиданиями либералов, стремившихся к объединению Германии, и консервативными настроениями придворных кругов и генералитета.

Николая I раздражала непоследовательность и нерешительность шурина, а также его попытки перехватить у «демагогов» опасное оружие германского национализма [289]. В письмах 1840–1845 гг. император не раз делился с Паскевичем своими опасениями относительно последствий такой политики для прусской монархии [290]. Впрочем, вплоть до марта 1848 г. прусский союзник ни разу не давал России действительно серьезных поводов для недовольства.

Как отмечал герой войны 1812 г., двоюродный брат императора Николая и один из самых преданных сторонников России в Европе герцог Евгений Вюртембергский, «объединение Германии всегда будет иметь надобность во внешнем пугале. Ненависть к французам слишком устарела и потому необходимо возбудить мысль об опасности со стороны России, хотя все убеждены в противном» [291].

Исторический опыт также вынуждал считаться с собой. Всего несколькими десятилетиями ранее совместное участие трех северных монархий в антифранцузских коалициях не помешало Пруссии и Австрии в определенный момент подчиниться Бонапарту и выставить в 1812 г. против России экспедиционные корпуса общей численностью 50 000 чел. Прусский корпус генерала Л. Йорка фон Вартенбурга вступил на территорию Курляндии и Ковенской губернии, австрийские же войска князя К. Ф. фон Шварценберга вторглись на Волынь, хотя в соответствии с секретным соглашением и воздержались от активных боевых действий [292].

Недружественную по отношению к России позицию австрийский кабинет занял и во время Русско-турецкой войны 1828–1829 гг. Перед ее началом нейтралитет Австрии не был гарантирован. Австрийские войска под предлогом маневров были сосредоточены в Трансильвании. Уверенности в том, что эти маневры не закончатся вторжением в Валахию, не было. Общая численность войск, собранных в Венгрии и Галиции, к началу 1828 г. доходила до 70000 чел. [293]Для обеспечения тыла русской Дунайской армии потребовалось сформировать в Царстве Польском обсервационную армию под командованием великого князя Константина Павловича. В ее состав вошли польские войска, два пехотных армейских корпуса, гвардейская пехота, два сводных и два резервных кавалерийских корпуса [294].

Отсутствие решительных успехов в ходе кампании 1828 г. на Дунае, концентрация австрийских сил в Трансильвании и Галиции, а также начавшаяся подготовка к мобилизации прусских войск в Познани открывали перед Россией весьма неблагоприятную перспективу. В Вене положение русской армии на Балканах сравнивали с катастрофическим отступлением французов из России в 1812 г. [295]В случае поддержки Пруссией возможного австрийского вторжения в Польшу расквартированные там русские войска могли оказаться в большой опасности. Наместник Царства Польского великий князь Константин Павлович сообщал Николаю I, что донесения разведки свидетельствуют о мобилизации Пруссией V и VI армейских корпусов. Однако цель этих приготовлений не была до конца ясна, поскольку 100-тысячная прусская армия в Силезии, Познани и Саксонии равным образом могла угрожать и Царству Польскому, и австрийской Богемии [296].

В 1828–1829 гг. Пруссия и Франция категорически отказались поддержать планы Меттерниха, рассчитывавшего втянуть в русско-турецкий конфликт нейтральные государства [297]. Король Карл X заявил своему послу в Лондоне князю Ж.-О.-А.-М де Полиньяку, что объявит Австрии войну в случае ее нападения на Россию [298]. При таких обстоятельствах Вена уже не могла позволить себе активные действия и вынуждена была отступить.