Алексей Кривопалов - Фельдмаршал И.Ф. Паскевич и русская стратегия в 1848-1856 гг.

Очевидец штурма, британский военный наблюдатель полковник У. Монтейт свидетельствовал, что погромы и грабежи в Карсе были решительно и быстро пресечены русским командованием [434].

Британский разведчик считал Паскевича выдающимся полководцем и высказал любопытное предположение, что его грубость и заносчивость, возможно, являлись именно следствием подражания Суворову. «В своих действиях Паскевич отличался как холодным обдумыванием, так и быстрым исполнением принятого решения», – писал Монтейт. И тут же добавлял: «О нем можно сказать (перефразируя эпиграмму на Карла II), что он редко говорил умные вещи, но никогда не делал глупостей» [435].

Известный непотизм Паскевича также не ускользал от внимания критиков фельдмаршала. Стороженко полагал, что «покровительство старых сослуживцев – черта в характере прекрасная; но эпохи, положения, дело и обязанность бывают весьма различны: что в Азии хорошо, то в Европе весьма недостаточно. Управление канцелярией корпусного командира не то, что управление дежурством огромной армии; в этой пропорции всё разнствует между Грузией и Царством Польским, и вызванные из-за Кавказа люди, деловые по-тамошнему, нисколько не пригодны для здешнего управления». И задавался риторическим вопросом: «…думает ли фельдмаршал в самом деле, хваля способность и разум людей своих, что они имеют приписываемые им достоинства, или желает мистифицировать тем истинно способных, чтобы они не зазнались и чтобы не почитали себя необходимыми. Но это и беспрестанные повторения, что ему ни в ком нет нужды, что у него всякий хорош и что он всё сам делает, отнимая охоту трудиться, производит тунеядцев» [436].

Со стороны казалось, будто фельдмаршал сознательно стремился «удерживать людей, назначаемых им на места не по способностям, а потому что они у него давно служат, и что под ним всякий хорош: поелику он сам, как говорит, делает всё, всех учит и направляет, и его администрации дивится Европа, как удивлялась военным подвигам» [437]. Фраза «у меня нет беспорядков и злоупотреблений» [438]регулярно произносилась наместником. Паскевича отличал «особенный свой взгляд на дела и людей; одна привычка к некоторым и грубая лесть их всегда находят в нем защиту» [439].

Раздражительность и несдержанность также сказывались на репутации полководца. Участник севастопольской обороны князь С. С. Урусов в 1854 г. в ходе Дунайской кампании поведал однополчанам историю, произошедшую где-то в середине 1840-х гг. Урусов приехал в Варшаву из Петербурга со срочным пакетом от императора. Когда Урусов рискнул зайти без доклада в кабинет к спавшему на софе наместнику, Светлейший запустил в него сапогом и обложил градом отборных ругательств [440].

Главной жертвой нападок фельдмаршала, как правило, выступал начальник штаба армии князь М. Д. Горчаков. Мягкий по характеру Горчаков, как свидетельствовал практически ежедневно общавшийся с ним Докудовский, дал Паскевичу жесткий отпор лишь однажды – в Венгрии летом 1849 г.

Там же в Венгрии разозленный фельдмаршал под аккомпанемент площадной брани угрожал повесить генерал-провиантмейстера барона Ф. К. Затлера. На одного из лучших в русской армии корпусных командиров генерал-адъютанта Ф. В. Ридигера фельдмаршал также обрушивался с обидными и несправедливыми упреками. А генерал-адъютанта И. Р. Анрепа однажды так и вовсе «схватил за грудь» [441].

Стоит ли удивляться тому обстоятельству, что и Ридигер, и Горчаков в годы Крымской войны делали всё, чтобы хотя бы частично выйти из-под тиранической опеки князя Варшавского? Стоит ли удивляться, что в 1855 г. опытнейший Ридигер, возглавляя комиссию для улучшений по военной части, советовал императору Александру II расформировать боевое управление Действующей армии под тем предлогом, что оно «сковывало инициативу корпусных командиров»? [442]

Не лишенный талантов М. Д. Горчаков значительную часть жизни находился в тени своего властного командира и, естественно, тяготился этим. Но в 1853 г., когда император Николай наконец доверил ему самостоятельное командование Дунайской армией, Горчаков в моральном отношении оказался совершенно к этому не готов. «Я стараюсь жить умом Вашей Светлости. <���…> Вашими наставлениями… – признавался он Паскевичу, – я теперь дорожу более, чем когда-либо; ибо вижу, как мудрёно командовать большим войском» [443]. В феврале 1855 г., получив назначение в Крым, Горчаков вместо того, чтобы в соответствии с духом и буквой Устава 1846 г. распоряжаться там войсками властью Государя Императора, снова ожидал наставлений своего бывшего начальника: «Ваша Светлость окажет мне большую милость указанием того, что мне лучше предпринять и как лучше действовать», – писал он в Варшаву [444].

Система высшего военного управления, создававшаяся с 1830-х гг. фактически лично под Паскевича, по всей видимости, просто не предполагала наличия широкой скамьи запасных. «Не раз мне приходилось слушать теоретическое рассуждение, что война родит героев; – вспоминал ветеран севастопольской обороны мичман М. И. Ботьянов, – да, она родит героев, но поздно; во время войны они будут занимать не те должности, на которых могли бы сделать многое для дела!» [445]

Кровавая развязка Крымской кампании, таким образом, пусть и косвенно, была на совести фельдмаршала. В критический для России момент Крымская армия оказалась в руках генерала, который не смог взять на себя ответственность за неизбежную сдачу Севастополя, и вместо этого под давлением общественного мнения бросил ее в безнадежное наступление на Чёрной речке…

Князь Варшавский, скорее всего, подсознательно ощущал настороженное к себе отношение как со стороны петербургского высшего света, так и со стороны старой московской аристократии, которая после возвращения в Первопрестольную уволенного с Кавказа Ермолова встретила опального генерала овацией [446].

Докудовский вспоминал, как «в 1848 г… при одной крутой мере, клонившейся к недопущению беспорядков, будучи в сильно возбужденном состоянии духа и негодуя за что-то на Москву, Паскевич произнес: “Москва говорит, что я выскочка, что у меня здесь (тыкнув пальцем в голову) ничего нет; так я докажу, что у этого выскочки есть ум!”» [447].

В Петербурге, по словам неизвестного составителя биографии фельдмаршала, находящейся сегодня в его личном фонде в Российском государственном военно-историческом архиве, «влиятельная часть общества смотрела на Паскевича, как на parvenu [448]» [449]°. Непросто складывались и его отношения с остзейской корпорацией. Генерал-квартирмейстера Главного штаба генерал-адъютанта Ф. Ф. Берга и министра иностранных дел К. В. Нессельроде в связи с событиями Венгерской войны Паскевич считал замешанными в интригах против себя [450]. Генерал А. О. Дюгамель, вспоминая вражду фельдмаршала и К. Ф. Толя, указывал то же, что и все современники: «У него был пренесносный характер: ревнивый, завистливый и честолюбивый, он постоянно страшился, чтобы кто-либо не отнес к другим часть той славы, которую он приписывал одному себе» [451].