Александр Лепехин - Герой Советского Союза Иван Яковлевич Кравченко и его соратники

Первый бой нашего полка был не оборонительный. Мы наступали. Это была одна из тактических наступательных операций. Батальоны, артиллерия закрепились на опушке леса. Перед нами было открытое поле с редкими деревьями. Из леса мы немцев вышибли.

Спешно окапывались, укрепляли позиции. Дня два-три прошли в относительной тишине. Немцы рыли окопы за гребнем холма, метрах в 600–700 от нас. Где-то вдалеке гремело, ночами вспыхивали зарницы. Однако на участке нашего полка было пока спокойно. Примерно в километре за спиной сосредоточивались, маскировались в лесу еще какие-то части, артиллерийские батареи.

Время от времени, обычно утром и в полдень, нас обстреливали из батальонных 80-миллиметровых минометов. Противная вещь. Мины с близкого расстояния летели отвесно. Хотя прямые попадания в окопы случались не часто, но эффект от минометного огня был жутковатый. Что-то вроде бомбежки, когда остроносые трехкилограммовые мины, кажется, летят прямо в тебя.

Я видел результаты таких попаданий. Одного бойца из соседней роты превратило в месиво, изрубленное осколками. Натекло много крови, и несколько дней окоп пустовал, хотя был вырыт грамотно, из него хорошо просматривалась нейтральная полоса. Другого красноармейца выкинуло из окопа, ноги разлетелись в разные стороны. Смотреть на исковерканный низ живота было жутко.

В роте в моем распоряжении имелась снайперская винтовка. Немцы в некоторых местах рыли окопы открыто, не опасаясь нас. Кроме того, я обратил внимание, что две лесные полосы искажают звуки пулеметных очередей и выстрелов. Эхо отдается в нескольких местах, а значит, обнаружить снайпера будет непросто.

Мне, молодому лейтенанту, хорошо усвоившему в военном училище снайперское дело, приходилось лично вести успешно охоту на зарвавшегося врага. В один из тех первых дней боев рота вышла на опушку леса. Командиры скрытно выдвинулись к самой опушке. Вдали на открытом поле мы увидели фашистов, отрывавших окопы.

До них было не так близко, из простой винтовки стрелять было бесполезно.

Я, спросив разрешения у командира роты «поохотиться» и, получив от него согласие, зарядил снайперскую винтовку (которых во взводе было две, но ни одного снайпера), сунул в карман четыре обоймы. Выполз вперед, откуда хорошо просматривалась местность, и стал через оптический прицел наблюдать за фашистами, подыскивая подходящую мишень. Вдали за окопами (метров 800), на окраине деревушки увидел гитлеровца, который нес в руках какие-то предметы. Тщательно, спокойно прицелился, затаив дыхание, спустил курок. Немец упал. Из-за кустов вышел второй и тоже после моего выстрела рухнул.

Гитлеровцы, копавшие окопы, всполошились, стали оглядываться. Эхо выстрелов отражалось от леса, который был перед ними, откуда я вел огонь, и от леса, который был в сотнях метров справа от нас и шел далеко за окопы немцев, и они никак не могли определить – откуда стреляют.

Я перенес огонь на копавших окопы солдат. Первым сразил маленького, шустрого немца. Гитлеровцы заволновались еще больше, и пока они прыгали в окопы, я успел уложить еще двоих.

И, видимо, стали прислушиваться, наблюдать – откуда стреляет русский снайпер? Осторожно стали высовываться из окопов. Этого мне было и надо. В оптический прицел прекрасно было видно, как над бруствером окопа приподнимается немецкая каска, и мне не нужно было более секунды на производство прицельного выстрела. А эхо выстрела разносилось со всех сторон…

Так продолжалось до тех пор, пока я расстрелял три обоймы, и, видимо, когда заряжал четвертую, был обнаружен немцами, по мне был открыт огонь из пулеметов и минометов. Мне пришлось срочно покидать свою огневую позицию. А немцы еще долго вели огонь по уже пустому месту. А в лесу командиры поздравляли меня и смеялись над немцами, которые «лупили» по тому месту, где недавно я находился. Так в конце августа сорок первого года я открыл свой боевой счет.

Последние месяцы в военном училище я был командиром минометного отделения. А так как никто из командиров в роте не знал минометов, то положенные по штату роте два 50-миллиметровых миномета, (минометное отделение), тоже отдали в мой взвод. Готовить данные для стрельбы и вести огонь из этих минометов все время приходилось мне самому, так как подготовить из малограмотных крестьян опытных бойцов, во время формирования полка, за несколько дней было невозможно.

Не раз приходилось водить бойцов в атаку и лично, с винтовкой в руках, участвовать в рукопашной.

Через день мы пошли в наступление. И развивалось оно поначалу успешно, хотя и с потерями. Накануне удачно провели артподготовку. В тот период командиры Вермахта были еще слишком уверены в себе. Обстреливая наши позиции, они выдали расположение своих батарей. И думаю, из пренебрежения к нам, «Иванам», не удосужились сменить позиции своей артиллерии. В эти дни очень многое было для меня впервые. Огонь трехдюймовых пушек и небольшого числа тяжелых гаубиц казался сокрушающим. Взрывы гремели непрерывно, на вражеских позициях вспыхивало пламя, что-то горело.

Под прикрытием артиллерии, пока немцы не пришли в себя, нашей роте удалось подползти к их траншеям метров на пятьдесят. Но противник тоже вел огонь. Командир роты был отрезан от основной части бойцов.

Командование взял на себя политрук Кулаков. Немцы, приходя в себя, усиливали огонь. Рядом со мной тяжело ранило бойца. Из нескольких сквозных ранений на спине текла кровь. Ткнулся лицом в землю кто-то из сержантов. Кулаков поглядел на меня:

– Ротный молчит. Без него атакуем?

– Атакуем. Нельзя время тянуть, – отозвался я.

Рота лежала, напряженно ожидая сигнала к атаке.

Кулаков, невысокий, круглолицый, неуклюже привстал, затем поднялся в полный рост и закричал срывающимся голосом:

– В атаку!

Но рота, понесшая первые потери, лежала неподвижно. И немцы молчали. Топтался лишь политрук, подняв над головой наган.

– В атаку! – снова крикнул он.

Кажется, ударил одиночный выстрел. А может, короткая пулеметная очередь. Я был слишком напряжен и не понял. Пуля попала политруку в живот, он упал, но, пересилив боль, снова поднялся. Следующая пуля угодила ему в лицо, Кулаков был убит наповал. Он был хорошим политруком, умел говорить с бойцами, а в этом бою видел себя комиссаром, чей долг – поднять роту в атаку. К сожалению, умения воевать ему не хватало.

Теперь обязанности командира роты временно исполнял я. Как нередко случается в самые трудные моменты, мозг человека действует автоматически. Я командовал громко и четко, словно сдавал зачет в военном училище:

– Рота, слушай команду! Подготовить гранаты, вставить запалы.

Залегшая цепь зашевелилась, готовя гранаты к бою. Следом, не менее громко, я прокричал: