Роман Бабаян - Территория войны. Кругосветный репортаж из горячих точек

Так получилось прежде всего из-за того, что Афганистан стал первой страной, в которую советские войска вошли открыто, под предлогом оказания «братской интернациональной помощи» молодой республике, избравшей, по принятой в ту пору политической терминологии, «некапиталистический путь развития». Хотя на самом деле таких стран было множество — говорят, что в двадцати двух государствах мира побывали советские солдаты и офицеры за сорок с лишним лет, отделяющих 9 мая 1945 года от конца 1991 года, когда СССР ушёл в небытие. Возможно, и эта цифра не окончательная — великая держава не могла себе позволить остаться в стороне ни от одного сколько-нибудь значимого вооружённого конфликта, как, впрочем, и её главный противник в холодной войне — Соединённые Штаты Америки.

Но ведь всё это делалось в обстановке строжайшей секретности — теперь это называется «информационным прикрытием». Сейчас, когда с некоторых тайн покровы сброшены, участники боёв в горячих точках всего мира вспоминают, что иной раз даже солдат срочной службы отправляли на помощь очередному «прогрессивному» режиму в гражданской одежде и брали с них подписку о неразглашении сведений о том, где они находились на самом деле. Сферой советских политических интересов был весь земной шар, и защита этих интересов — оправданных или не совсем — падала на плечи тех, кто был призван защищать Отечество, неважно, по призыву или по призванию.

Афганистан стал новой страницей в советской военной истории. О том, что наши войска вошли туда, было объявлено по всему миру. Сразу начались многочисленные протесты со стороны Запада и Востока, вылившиеся в итоге в беспрецедентный по масштабам бойкот Олимпийских игр, проходивших в Москве в 1980 году. И потом во многих политических баталиях на мировой арене решающим доводом становился такой: «Уберите свои войска из Афганистана — тогда будем договариваться!»

Но до полной открытости было всё равно очень далеко. Советским гражданам внушали, что их сыновья там всего лишь сажают деревья, благоустраивают города и кишлаки, охраняют мирный труд афганцев, вот и всё. Но у тех, кого туда направляли, никаких иллюзий не было — они понимали, что их везут на войну. Хотя в письмах родным тоже старались показывать свою армейскую жизнь безоблачной и безмятежной.

Воспитанные в СССР, они привыкли слышать о том, что мы живём в капиталистическом, то есть враждебном окружении, значит, должны быть готовы всегда встать на защиту своей Родины. Пусть даже далеко за её рубежами. О том, что от политики никуда не денешься, надо верить в линию КПСС, быть убеждённым ленинцем… Но что могли они, 18—19-летние, знать о каких-то глобальных мировых процессах, о том, что этот знойный и пыльный Афганистан входит в зону стратегических интересов крупнейших мировых держав. Да и зачем было забивать этим голову, пусть себе замполит старается, объясняет, у него служба такая. А им бы домой поскорее вернуться, семью увидеть, с друзьями встретиться и с той девчонкой, которой отправляют свои солдатские, без марки, письма.

Алексей Оленин всю свою службу прослужил в автобате. Стояли в северном предгорье Гиндукуша, возили грузы через перевал Саланг, ставший позже знаменитым. А тогда он был просто дальней и трудной дорогой через горы.

— Это было в провинции Баглан, — вспоминал Рахматулло. — Там располагалась наша пересылочная база. Из Союза грузы приходили, мы их развозили куда прикажут. Что интересно — среди водителей были призывники из республик Средней Азии, так некоторые из них специально машины портили, чтобы на ремонт уйти и в рейс не выходить. А наши ребята, с Волги, наоборот, напрашивались на выезды, и я тоже — хоть и страшновато было, но зато интересно, приятно становилось, что мы важные грузы везём, большое дело делаем.

Наступил ноябрь 1982 года. Уже не так долго оставалось до столь желанного дембеля — немногим больше четырёх месяцев. Уже скоро тот самый рубеж, которого так ждут в армии, — сто дней до приказа. Алексей уже предвкушал, как вернётся на гражданку, обдумывал, какие подарки привезёт родным и близким, — и не подозревал, что дорога домой растянется на долгие двадцать с лишним лет.

День 10 ноября военный водитель Оленин запомнил на всю жизнь.

— В тот день Брежнев умер. Мы как раз в Кабуле были, разгружались. Помню, нас построили, объявили минуту молчания. Потом сразу приказ — срочно возвращаться на базу.

Ночь застала колонну на склонах Саланга. «Урал» Оленина шёл замыкающим. Вспоминать о том, что тогда произошло, он не любит. Вроде бы глупо как-то получилось. Но на войне просто так ничего не случается.

— Мне нужно было в туалет, я терпел, пока мы прошли перевал, а внизу, у кафе, подумал, что уже безопасно, и вышел из машины, — вспоминает Алексей. Вышел, конечно, с оружием. Отошел с дороги за камень на обочине.

Его окружили восемь человек с автоматами. Он выстрелил в одного из них, но вышла осечка. Лишь позже он осознал, что это его спасло.

— Если бы не эта осечка, я застрелил бы кого-то из этих партизан — и меня бы убили. Но Бог рассудил иначе.

У него выбили автомат и сильно ударили прикладом по голове. Очнулся уже в горах. Понял, что попал в плен.

Алексей сказал нам, что до сих пор не понимает, почему его тогда не убили. Ведь он в первую же ночь, придя в себя после побоев, попытался бежать, но его заметил охранник и поднял весь лагерь по тревоге. Неудачливого беглеца отвели на камни рядом с лагерем, он уже приготовился к расстрелу, но ему лишь несколько раз сильно ударили камнем по ногам, чтобы ходить было трудно.

Когда ноги немного зажили, он попытался влезть в петлю — хотел повеситься. Не получилось — его опять избили и усилили за ним наблюдение. Несколько дней пленного продержали со связанными руками. Примерно в это же время в лагерь привели ещё одного пленного — афганца, кажется, коммуниста. Его расстреляли в тот же день. Алексея же опять оставили в живых.

— Я ждал, когда настанет мой черёд, — но в меня не стреляли. Я пытался спрашивать их по-английски, вспоминая школьные уроки, что со мной будет дальше? Они мне, как ни странно, отвечали по-русски: «Приедет большой командир».

Потом выяснилось, что эти бойцы выучили несколько русских выражений в то время, когда выменивали у наших солдат сигареты, а заодно и оружие.

«Большой командир» приехал ещё через несколько дней. Им оказался высокий и худой, совершенно седой мужчина — его можно было бы принять за старика, если бы не бодрые движения и очень живой взгляд. У него было сложное имя — Суфи Пуайнда Мохмад. Со временем Алексей понял, что своей жизнью он обязан именно этому человеку. Причины? Их могло быть несколько. Во-первых, отряд, имеющий пленного «шурави» — советского солдата, считался более авторитетным, чем другие. Во-вторых, Оленин оказался первым пленным, которого захватили в плен при участии сына «большого командира» — Мохаммада Ашарафа. Ему Алексей понравился — они даже подружились, если можно говорить о дружбе между хозяином и невольником. Это продолжалось недолго — через несколько месяцев сын «большого командира» погиб, и теперь отец продолжал оберегать пленного «шурави» от смерти, потому что он напоминал ему о сыне. Он контролировал весь окрестный район. Его боялись и слушались.