Рудольф Риббентроп - Мой отец Иоахим фон Риббентроп. «Никогда против России!»

Не скажешь, что это были бы теоретические соображения. В двух важнейших пунктах германская внешняя политика была втайне и с катастрофическими последствиями перечеркнута «изнутри». Если бы не деятельность государственного секретаря в Министерстве иностранных дел фон Вайцзеккера, начальника Генерального штаба армии (Бека), шефа абвера (Канариса) и их помощников (их вполне можно назвать представителями консервативных кругов), пообещавших английскому и польскому правительствам военный путч против Гитлера, если дело дойдет до войны, достижение соглашения с Польшей на основе необычайно скромных немецких предложений — в особенности после заключения русско-германского пакта — не являлось невероятным.

Позднее, как уже было показано выше, опять те же государственный секретарь Министерства иностранных дел (Вайцзеккер) и начальник абвера (Канарис) лишили Гитлера возможности со всеми силами обратиться в Средиземном море против англичан, за спиной собственного правительства отговорив Франко встать на сторону рейха, взять Гибралтар и, таким образом, подорвать английские позиции в Средиземном море, что, вероятно, привело бы к уступкам со стороны Великобритании и помогло бы избежать роковой войны с Россией. Из имеющихся документов недвусмысленно следует, что окончательное решение превентивно напасть на Россию было принято лишь тогда, когда Гитлеру стало окончательно ясно, что он не может рассчитывать на Франко и что для него тем самым больше не существовало выбора в пользу нанесения решающего поражения Великобритании на Средиземном море. Обе акции высших функционеров рейха перечеркнули политику Гитлера в решающие моменты и послужили началом рокового развития, приведшего к поражению в войне и катастрофе эпохального масштаба. Они являются всего лишь самыми серьезными по последствиям вмешательствами так называемого «сопротивления против Гитлера».

К важнейшим германским институтам, несомненно, относилась в то время церковь. Можно подумать, что выиграть ее в союзники против атеистического большевизма было бы нетрудным делом. Дрязги с церковью, однако, не подходили для того, чтобы создать друзей в мире для рейха и его режима. При всем при том обе церкви (имеются в виду католическая и протестантская), безусловно, не хотели бы попасть под власть большевиков! С другой стороны, они также не знали, что им ожидать от диктатора Гитлера, если его господство останется неоспоримым.

Итак, отношения между церквями и режимом часто были напряженными. Идеолог в Гитлере выдвинул «тотальную претензию» на души возглавляемых им людей. Тем самым столкнул части немецкого народа, и здесь опять-таки относившиеся к элитам, — однако не только их, — в конфликты с совестью. В качестве молодого командира роты, мне было в то время 22 года, я приобрел достойный внимания опыт. В 1943 году мы формировали танковую дивизию «Гитлерюгенд». Рядовые рекрутировались в основном из уже военнообязанных членов гитлерюгенда, вызвавшихся добровольцами. За этих молодых парней убедительно просил нас, юных офицеров, Зепп Дитрих (тем временем командующий генерал танкового корпуса «Лейбштандарт»). Мы должны были бы, при всей последовательности обучения, воспринимать себя воспитателями и вожаками молодежи, да что там, даже заменять, до определенной степени, отцов.

Как-то один из моих офицеров указал мне на молодого бойца, несшего службу не с такой же веселой готовностью, как его товарищи. Речь шла о пареньке из Верхней Силезии с польским именем. Я догадывался, в чем дело, когда этот молодой человек, производивший угнетенное впечатление, доложился о себе. Он быстро преисполнился доверием и когда я спросил, что его печалит, откровенно признался — невозможность посещать мессу. Дальнейший разговор показал, он потому лишь пошел добровольцем в Ваффен-СС, что весь класс так поступил, и он не осмелился остаться в одиночестве, что он вообще-то сделал бы с удовольствием, так как СС враждебны церкви. Отец погиб. Мать предостерегла его на прощание: «Держись своей веры!» Не стоило никакого труда получить от моего командира полка разрешение отправлять молодого солдата по воскресеньям на мотоцикле в ближайшую церковь, кстати, французскую, так как мы в это время располагались на армейском полигоне во Франции. Командир был того же мнения, что и я, юноше, стоявшему перед тяжелыми эмоциональными переживаниями предстоящих боев, необходимо дать возможность исполнения обрядов его религии.

Не является ли этот пример pars pro toto (буквально «часть за целое», по смыслу «часть, представляющая целое») для положения с совестью многих немцев? С одной стороны, отечество, находившееся в экзистенциальной борьбе на жизнь и смерть, с другой стороны, режим, столкнувший многих из-за их веры в конфликты с совестью. Одним из лучших друзей родителей был граф Шенбург, «Эрнстл», как его называли. Уже студентом в 1920-е годы его часто и с удовольствием принимали в нашем доме. Мы, дети, его очень любили. В конце концов он стал чуть ли не членом семьи. Я хорошо помню, как он в 1932 году — во время двух туров выборов рейхспрезидента — сказал, что рано или поздно произойдет последняя битва между коммунистами и национал-социалистами. Он верит в победу национал-социалистов, потому что саксонские рабочие — он был родом из Саксонии — хитрые и в большинстве за Гитлера; и они, в общем, знают, куда подует ветер. В свои одиннадцать лет я был очень впечатлен ожидавшейся им эскалацией внутригерманской ситуации.

Должно быть, в 1935–1936 годах отец попросил «Эрнстла» Шенбурга — тот был католиком — установить контакт с католическими кругами в Англии, с тем чтобы пропагандировать в них идею англо-германского альянса. Мне помнится очень ясно печальная озадаченность отца, когда он сообщил матери, что «Эрнстл», ввиду напряженных отношений режима с католической церковью, не видел для себя возможности сотрудничества. По мнению же, разделявшемуся отцом, который и присоединился к Гитлеру лишь по этой причине, внешняя политика имеет абсолютный приоритет даже и в отношении внутриполитических разногласий, так как от нее в конечном счете зависит существование общества. Несмотря на это, Шенбург стал офицером запаса и погиб в первый день польской кампании за страну, с режимом которой он не был согласен. Отец очень тяжело пережил его смерть. Судьба Шенбурга показательна для затруднительного положения многих немцев: с одной стороны, скрытая угроза рейху в его центральноевропейском положении, с другой стороны, режим, по отношению к которому по различнейшим причинам проявлялось большое недоверие. Десять двоюродных братьев моей жены погибли. Они были верующими евангеликами и отвергали режим Гитлера.