Игорь Прокопенко - Военные тайны ХХ века

На строительство завалов, рвов и заграждений уходит все трудоспособное население столицы и пригородов. Работали от зари до зари, до кровавых мозолей.

Рассказывает Вера Демина: «Мы лес пилили, прутья обрубали, кто что мог. И этим лесом закрывали ямы, чтобы танки, когда шли, попадали бы в эту яму, как волки».

И все-таки никто не верит, что по Крымскому мосту будут печатать шаг германские войска, а по улице Горького пойдут чужие танки. До передовой уже рукой подать. И из последних сил люди гонят от себя отчаяние.

Говорит Анатолий Черняев, сержант, участник боев за Москву: «Потом мне рассказывали, что было. Побежало начальство, Москва вся была завалена пеплом, потому что жгли документы и все это в трубы вылетало на улицу. Бумажки всюду были разбросаны. Еще были попытки растаскивать магазины».

Вспоминает Кирилл Осипов, в 1941‑м – курсант артиллерийского училища: «Мы жили на улице Горького. Улица была спокойная. Наоборот, рядом внизу был гастроном, и в этом гастрономе руководство раздавало то, что у них было».

В гастрономах – очереди за продуктами, раскупается все. А железнодорожные вокзалы штурмуют желающие покинуть Москву.

Вспоминает Вера Демина: «Я работала в районе Белорусского вокзала, рядом «Большевик» (кондитерская фабрика. – Прим. ред. ). На этом «Большевике» рабочие тоже бежали, потому что предприятия закрывались, эвакуировались».

Предполагалось, что в Москве могут быть диверсии. Не исключена была высадка немецкого десанта. На дорогах патрули. Кто может, оставляет столицу. Направление одно – на восток. Город словно вымер. Не было никаких беспорядков. У чекистов особые полномочия: паникеров и мародеров расстреливать на месте.

Рассказывает Анатолий Черняев, сержант, участник боев за Москву: «Москва была объявлена на осадном положении, был введен комендантский час. В общем, по-сталински, железной рукой, буквально за один день навели порядок. Паника была, по-моему, 17 или 18 октября. А 19 октября уже все было приведено в порядок».

19 октября 1941 года вспыхнул бунт в Иваново. Когда рабочие текстильных фабрик узнали, что производство планируют взорвать, заводы захлестнули стихийные митинги, люди бросили работу и с протестами пошли к руководству – они не хотели уничтожать станки. В протоколах НКВД детально описаны события тех дней и скрупулезно подсчитана вина каждого, кто посмел саботировать приказ Государственного Комитета Обороны.

Варваре Балакиревой, ткачихе Приволжского льнокомбината,было тогда 19 лет, и она побоялась бросить работу. О тех событиях она вспоминает так: «Какой-то директор, или совещание у них было, или собрание какое, сказал якобы, что к Москве подходит враг, и если к нам придут, фабрики мы не оставим им, взорвем. Мины уже подложены. Мы все боялись потерять работу: чем мы будем кормиться, если даже сюда немцы придут?»

Два дня текстильщики бастовали. Рабочие пытались перекрыть железную дорогу, выводили из строя вагоны и паровозы. Судя по этим протоколам, среди рабочих кто-то умело распространял слухи о том, что сдан Ленинград и вот-вот падет Москва, а немцы – культурный народ и рабочих в обиду не дадут. От страха остаться без работы люди обезумели.

На подавление восстания были брошены части НКВД, активистов арестовали. За несколько дней провели закрытые судебные заседания. Зачинщики волнений получили по 10 лет лагерей с конфискацией имущества. Страх потерять работу победил еще больший страх – высшей меры наказания по законам военного времени.

Рассказывает Варвара Балакирева:« Пошумели, покачали ворота, а на другой день все вышли на работу».

Пятнадцать забастовщиков были расстреляны. Руководители фабрик, не сумевшие вовремя распознать саботажников и подстрекателей, понижены в должностях. В этой истории – трагизм тех дней, когда паника, страх и безысходность заставляли людей искать любой выход, только бы сохранить жизнь.

К ноябрю 1941‑го немцы так и не взяли Москву. Гитлер был недоволен. Начавшаяся осенняя распутица замедлила темпы наступления. Тыловые части и обозы начали застревать на раскисших дорогах. Молниеносная война переходила в иную стадию.

Зима 1941‑го обрушилась на немцев сильнейшими морозами и жестокими ветрами. К началу декабря в немецкой армии случаи обморожения превышали число раненных в бою. Пострадавших от холода уже более 100 000 человек.

Лотер Фольбрехтрассказывает: «Один из моих старших братьев, он был на восемь лет старше меня, попал на Восточный фронт и дошел до Москвы. Он был простым солдатом – ефрейтором. Так вот, там, под Москвой, мой брат отморозил ноги. Он был в тяжелом состоянии и попал в госпиталь. Он вспоминал: армия была абсолютно не готова к таким холодам и не могла развивать наступление в таких условиях».

Его воспоминания подтверждает Анатолий Черняев:« Армия была одета не по-зимнему. И когда мы потом сталкивались с немцами и брали их в плен – видели бы вы, в чем они одеты!»

От холода страдали не только люди – в двигателях германских танков замерзала смазка.

Диверсиями и терактами на фронте руководит Четвертое главное управление НКВД под началом Павла Судоплатова. Отряды подпольщиков создаются из молодых сотрудников разведки, спортсменов и студентов. Еще недавно эти молодые люди ставили спортивные рекорды. Теперь они – советские разведчики, которые не дают вгрызшемуся в московскую землю противнику отдыхать.

В их числе была и Зоя Зарубина, в 1941‑м – разведчица диверсионного отдела НКВД СССР.Ее квартира стала своеобразным сборным пунктом, откуда ее соратники уходили на задание. «В какой-то момент – я этого никогда не забуду – произошло следующее. У нас была такая маленькая ванная, не помню, для чего я туда пошла, и один из этих молодых парней зашел туда и сказал: «Знаешь, по-настоящему меня совсем не Вася зовут, а Коля, – я не помню сейчас точные имена. – Но, если что со мной случится, вот тебе телефон, позвони, пожалуйста, туда». Вы знаете, я держала эту бумагу, она горела у меня в руке».

Многие из этих молодых разведчиков не вернутся домой – погибнут, выполняя задание, уже в эту первую зиму. За окном ноябрь, положение на фронте отчаянное, но войска получают неожиданный приказ.

Рассказывает Георгий Арбатов: «Мы вернулись в Москву. У нас забрали орудия, и началась строевая подготовка на плацу. Мы удивлялись – в чем дело, почему, ведь война рядом с Москвой. Нам не могло прийти в голову, что это подготовка к параду».

7 ноября должен состояться военный парад – так решил Сталин. Молотов и Берия, как могли, отговаривали главнокомандующего, но Сталин стоял на своем.