Павел Нахимов - Адмирал Ее Величества России

Генерал Канробер предлагал произвести высадку армий в устье Качи, если бы даже пришлось совершить ее открытою силою, и говорил в пользу своего плана, что понесенные в сем случае потери будут, вероятно, менее тех, которые могли потерпеть союзные войска при нападении на позиции Альмы, Качи и Бельбека. Но генерал Броун и адмирал Лайонс выразили иное мнение, доказывая удобство для высадки пункта, означенного на английских картах под названием Старого форта (Old-Fort), и в пользе занятия города Евпатории в виде опорного пункта по высадке армии.

Согласно тому, по предложению лорда Раглана, комиссия постановила: во-первых, чтобы высадка войск была произведена у Старого форта, где, в случае появления русских, артиллерия союзного флота могла обстреливать берег на расстоянии до двух или трех верст; во-вторых, чтобы немедленно занять Евпаторию, где не видно было никаких укреплений, и даже, казалось, не было гарнизона, и в-третьих, что через три или четыре дня по высадке армия двинется к югу, прислонив правый фланг к морю, одновременно с движением вдоль берега эскадры из 15 кораблей и пароходов. 30 августа (11 сентября) в полдень, по прибытии комиссии к кораблю «Париж», все решенное ее членами было утверждено маршалом Сент-Арно и адмиралом Гамеленом; а на следующий день союзный флот направился к месту, избранному для высадки.

Жребий был брошен!

10 час. вечера

Любезный друг Миша! И меня крайне огорчила эта сплетня или, лучше сказать, гнусная клевета. Тем более она меня тронула, что я был сильно болен.

Напиши, дорогой мой друг, и Матюшкину и Пущину, во-первых, что никто столько не ценит и не уважает самоотвержения и заслуг вице-адмирала Корнилова, как я, что он только один после покойного адмирала [116]может поддержать Черноморский флот и направить его к славе; я с ним в самых дружеских отношениях, и, конечно, мы достойно друг друга разделим предстоящую нам участь; а во-вторых, что, если бы в настоящее военное время назначили бы на место Владимира Алексеевича даже Матюшкина или Пущина, людей, которых я нисколько не ценю и не уважаю, то и тогда каждый из нас покорился бы и повели дело так, что не пострадала бы честь русского флага.

Еще раз, гнусная клевета!

Я всю неделю хворал, а ты пишешь, что чувствовал себя лучше, и ни строчки ко мне не написал, неужели, Миша, и ты начинаешь лениться! Иностранные газеты страшно нападают на Россию! В настоящее время мне трудно будет съехать, и один Бог знает, когда мы увидимся.

Прощай, друг Миша.

Севастопольский рейд, корабль «Двенадцать апостолов»

Любезный и дорогой мой друг и брат Андрей Михайлович!

Ты, конечно, на меня сердишься и не поверишь, если я тебе скажу, что до сих пор не имел времени отвечать тебе и благодарить за твое радушное и приятное приветствие, в котором ты меня так мило поздравляешь с победой. После Синопского дела, возвратясь в Севастополь, я вскоре опять поднял свой флаг на корабле «Двенадцать апостолов», а с тех пор каждый из нас постоянно был занят – готовились достойно встретить грозных врагов драгоценной нашей отчизны.

Итак, вот четвертый месяц, что я на рейде, и ни разу не был на берегу. К тому же нынешняя крымская зима была ужасная, поверишь ли: в каюте доходило иногда до 4° мороза, а вода в графине замерзала довольно часто, то после служебных занятий, спустясь в каюту, право, приходилось не до писем, и я откладывал почту за почтой.

Теперь погода поправилась, но я захворал лихорадкой. Впрочем, нет худа без добра: доктор предписал несколько дней не выходить наверх, и я, пользуясь свободой, спешу отвечать тебе, дорогой мой друг, и благодарить за родственное твое расположение и внимание.

Ты пишешь, что вся Россия приветствует меня с Синопской победой, я же должен сознаться, что бодрым состоянием духа наших команд, прекрасной материальной частью флота Россия обязана покойному благодетелю Черноморского флота адмиралу Михаилу Петровичу Лазареву. Мне же остается благодарить Всевышнего, что он даровал мне плоды неусыпной заботливости и постоянных трудов бывшего нашего начальника и друга. Право, всякий на моем месте сделал бы то же, что я.

Теперь вся Европа в волнении, надо думать о новых предстоящих действиях. Один Бог знает, когда мы увидимся с тобой. Ах, если бы года через два или три все успокоилось, и мне дозволили бы годик прожить в деревне в кругу моих добрых родных; право, я поздоровел и помолодел бы! К тому же вдали от всех вас я совсем одичал. Был при мне один близкий родной Платон Воеводский, да и тот теперь почти два года в отсутствии, за границей.

Здесь, кстати, и мне приятно тебе сказать, что Керн – молодец, прекрасно вел себя в сражении, получил чин и фрегат и в весьма непродолжительном времени будет командиром корабля и экипажа. Прошу тебя, любезный друг Андрей Михайлович, засвидетельствовать мое душевное почтение сестре Надежде Яковлевне и перецеловать за меня милых дочерей. С какою бы радостью я познакомился с ними лично. Прощайте, да благословит вас всех Господь всеми благами в мире! Не забывайте душевно любящего и преданного вам друга и брата.

P. S. Если ты видишься или переписываешься с сестрой Ириной Павловной, то засвидетельствуй ей мое душевное почтение. Сергей Михайлович Фиглиев всегда был ко мне внимателен, передай ему, что я всегда это помню и ценю.

…Нашлись люди, которые стали жужжать Нахимову, что Корнилов распоряжается его эскадрою, как своею, – и самолюбие флагмана, старшего в чине, заговорило на мгновение. Вот источник носившихся в то время слухов о несогласиях между двумя всеми уважаемыми адмиралами. По моей специальной обязанности я часто был посылан к Нахимову, хорошо знакомому мне лично, и могу утвердительно сказать, что оба адмирала слишком горячо любили службу, слишком свято понимали свой долг для того, чтобы из пустого тщеславия не помогать друг другу в общем деле – пользе и чести России.

Если Павел Степанович огорчался порою тем, например, что, сообщив ему приказание князя – высылать с кораблей на работы 1-й взвод 2-й абордажной партии, Корнилов просил прислать командиров кораблей на «Великий князь Константин» для личного объяснения, какого содействия ожидает от них начальство, то подобная досада проходила у Нахимова весьма скоро, и, как бы стараясь загладить свою внутреннюю вспышку, Павел Степанович приезжал к Корнилову и сам просил не стесняться тем, что он старший на рейде, и, в случае надобности для службы, делать прямо сигнал с корабля «Великий князь Константин», посылая только сказать ему в чем дело.