Павел Нахимов - Адмирал Ее Величества России

Захватив врасплох часовых, наши охотники ворвались в траншеи, взошли на батареи № 3 и 4, перекололи сонных французов и заклепали 7 (по другим сведениям – 19) орудий. Прибытие на батареи неприятельских резервов заставило отступить наши небольшие отряды, с потерею убитыми четырех и ранеными 15 человек. В числе убитых находились оба начальника наших отрядов.

В ночи с 9 на 10 (с 21 на 22) октября французы вывели подступы из первой параллели, по капитали 4-го бастиона и против редута Шварца, и заложили участок 2-й параллели. С приближением французских траншей на 200 сажен к 4-му бастиону, можно было уже действовать по ним картечью, причем требовалось неусыпное наблюдение за неприятелем ночью. С этою целью в ночь на 18 (25) октября вместо обыкновенной цепи парных часовых впереди 4-го бастиона были выставлены два сильных секрета, до 20 человек в каждом, составленные из пластунов, привычных к наблюдению за неприятелем.

По первому донесению из секретов о появлении неприятеля у вершины Городского оврага секреты были сняты и открыт сильный картечный и штуцерный огонь в указанном ими направлении, а через четверть часа пальба прекращена и снова высланы секреты. Таким образом действуя, то высылая секреты, то обращая огонь на указываемые ими пункты, мы замедляли работы неприятеля, который в продолжение всей ночи успел вывести только один короткий зигзаг от оконечности второй параллели.

Как, по мере приближения неприятельских подступов, важность ружейного огня с нашей стороны постепенно возрастала, а между тем 4-й бастион был занят на всем протяжении своем артиллериею и траверсами, то на контрэскарпе его правого фаса устроили банкет для помещения около 50 стрелков, отчасти отрывкой уступа, отчасти же присыпкой его из земли и плиты; а наверху контрэскарпа уложили земляные мешки с образованием бойниц. В случае штурма стрелки должны были немедленно отойти на правый фланг, чтобы очистить место для действия с бастиона картечью.

В продолжение бомбардирования с 5 по 18 (с 17 по 25) октября, расход зарядов с нашей стороны простирался до 125 тыс. (более 20 тыс. пудов пороха). Опасаясь, чтобы при такой огромной растрате зарядов не истощились вскоре боевые запасы, находившиеся в Севастополе, князь Меншиков приказал для обсуждения этого важного вопроса составить особый совет, который счел нужным сделать распоряжение о всевозможном сбережении зарядов на батареях и принять меры для немедленной доставки в Севастополь пороха из ближайших складов.

Тогда же последовало приказание главнокомандующего – перевести больных и раненых из помещений, подверженных неприятельским выстрелам, в более безопасные места; впоследствии же больных стали перевозить на Северную сторону. Весьма большую пользу в гигиеническом отношении принесло распоряжение князя Меншикова – выдавать войскам Севастопольского гарнизона ежедневно по фунту мяса и по две чарки водки.

Эта мера имела большое влияние на поддержание бодрости и здоровья наших солдат при тех чрезвычайных трудах, которые они должны были переносить, работая денно и нощно на оборонительной линии.

Император Николай, по получении первого донесения о бомбардировании Севастополя, писал князю Меншикову:

«Сейчас получил твои два донесения, любезный Меншиков, от 5-го и 6-го чисел. Слава Богу, слава героям, защитникам Севастополя! Первое покушение отбито со славой; будем надеяться на милость Божию и впредь. Благодарю всех и каждого за то, что мое доверие оправдывают. Мне ли не знать, что́ могут наши молодцы?

Сухопутные и морские соперники в верности долгу, в христианской храбрости и в геройстве! Так искони было, так искони будет! Передай мои слова с моей благодарностью, могу сказать, отцовскою, потому что их всех люблю как дорогих родных детей. Славная смерть нашего любезного, почтенного Корнилова меня глубоко огорчила; мир праху его! Вели положить рядом с незабвенным Лазаревым. Когда доживем до спокойных времен, поставим памятник на месте, где убит, и бастион называть по нем…

Чисто непонятно мне, как батарея № 10 могла уцелеть. Думаю, что командир ее заслужил Георгия 4-го. Вели собрать при досуге думу и определи, кому справедливо дать; прислуге этой батареи дай по 3 рубля на человека, а прочим всем в деле бывшим по 2 р. Да сверх тобой данных крестов нижним чинам, дай еще от меня по пяти на батарею.

Бог с вами, да хранит вас Господь и да даст православным победу над врагами. Навеки твой искренно доброжелательный».

Несколько дней спустя, государь писал князю Меншикову:

«Донесение твое от 11-го числа, любезный Меншиков, получил сегодня вечером. Геройская оборона, столь успешно продолжающаяся, и частные случаи молодечества изумительного меня восхищают; тем было бы мне горестнее, ежели б все эти примерные усилия несравненных наших войск должны были кончиться тем, чтоб мы бросили Севастополь, перейдя на Северную сторону.

Когда дойдут 10-я и 11-я дивизии, надеюсь, что ты во всяком случае найдешь возможность нанести удар неприятелю, чтобы поддержать честь оружия нашего… Благодарю всех и каждого за их богатырский дух, за их верную службу, и скажи всем, что одного жалею, что я не с вами; зато дети мои [125]среди вас будут. Обнимаю от души».

На следующий день государь писал князю М. Д. Горчакову:

«Вчера вечером получил донесение Меншикова, от 11-го числа. Бомбардировка продолжалась и усиливалась, но мужественная богатырская защита не слабела, кроме неизбежной ежедневной убыли храбрых защитников. Меншиков не ручался, но и не отчаивался продлить оборону до прибытия 10-й и 11-й дивизий. Дай Бог! Грустно несказанно будет мне, ежели столько подвигов геройского мужества, безусловной преданности и верности долгу пропало бы даром! Страшно подумать, но ко всему надо быть готову и покориться воле Божией».

Государь, желая почтить память генерал-адъютанта Корнилова, повелел воздвигнуть памятник ему на том месте, где он погиб славною смертью, назвать бастион, где он убит, по его имени, вдове его производить пенсию по пяти тысяч руб-лей, независимо от следующей из Инвалидного комитета, и уплатить оставшиеся по нем долги на сумму до 27 000 рублей.

Тогда же последовал на имя вдовы вице-адмирала Корнилова следующий высочайший рескрипт: «Елисавета Васильевна! Славная смерть вашего мужа лишила наш флот одного из отличнейших адмиралов, а меня одного из моих любимейших сотрудников, которому я предназначал продолжать полезные труды Михаила Петровича Лазарева.

Глубоко сочувствуя скорби всего флота и вашей горести, я не могу более почтить память покойного, как повторив с уважением последние слова его. Он говорил: “Я счастлив, что умираю за Отечество”. Россия не забудет этих слов, и детям вашим переходит имя, почтенное в истории русского флота. Пребываю к вам навсегда благосклонным».