Михаил Барклай-де-Толли - Изображение военных действий 1812 года

Легко заставим отступить и на время отражаем сообщение с корпусом маршала Удино, которому, конечно, послано подкрепление, но сии выгоды мгновенны и нерешительны. Неприятель отступит на центр свой, и операционная линия его всегда в его власти.

Атакуя центр, при счастии, бросим часть сил их на трудные пути по левому берегу Двины и, обратясь, имеем удобность действовать на другую часть, по необходимости оторванную на большое расстояние, следовательно, приведенную в то положение, в каковом мы доселе находились. Вот, государь, мнение мое, вашему величеству повелевшему мне принять носимое мною звание, нужное к вашему сведению.

Государь! нужно единоначалие! хотя усерднее к пользам Отечества, к защите его, великодушнее в поступках, наклоннее к приятию предложений быть невозможно достойного князя Багратиона. Но не весьма часты примеры добровольной подчиненности. Государь! ты мне прощаешь смелость мою в изречении правды.

Если же признать изволите их бесполезными – оставить или возвратить их мне. Я имею честь покорнейше объяснить вашему сиятельству, что я взял смелость писать не с каким другим намерением, как открыть образ мыслей моих относительно до положения армии и предположения о намерениях неприятеля.

Я открываю удобность оценить мои способности, ибо лучше хочу, чтобы виден был недостаток оных, нежели, скрывая, занимать недостойно место, по обстоятельствам слишком важное и на которое нельзя сыскать человека слишком способного.

Милостивый государь, князь Петр Иванович.

Я читал бумагу военного министра к вашему сиятельству. Все оправдание нашей нерешимости, медленности предпринимаемых не у места мер есть намерение продолжать, как думает он, войну, дабы дать время составить новые ополчения. Намерение, наиболее к обстоятельствам приличествующее и спасительное, но я спрошу смело каждого, отняты ли у неприятеля между тем способы атаковать нас? Кажется, выгода его не терять время.

Я дорожу за последствие, а ваше сиятельство не должны молчать о том. вы можете говорить и далее. Славнейшая, столькими делами приобретенная репутация, надежда, возложенная на доверение и любовь к вам войск, известность всей России дают вам права, которых никто другой не имеет. Все вас должно заставить говорить и быть услышану.

Мы не знаем, что мы делаем, а кажется, делаем не то, что надобно. Дали неприятелю собрать свои силы, которые он потому даже употребит в действие, что, содержа их вместе, нечем кормить, кроме того, что движениями нас запутает, и я боюсь, чтобы опять не бросили нас в разные стороны.

Сдержите ваше слово, благодетель мой, не отставайте от нас, чтоб нас не разрезали; а нас не опасайтесь, мы с своим молодечеством и искусством недалеко уйдем от вас.

Дай Бог попасть на Духовщину, а вам не худо помышлять о Дорогобуже. К нам беспрестанно доходят слухи, что неприятеля немалы силы в Поречье и что вчера в 40 отсюда верстах было очень много пехоты с артиллериею. Сию минуту привели камердинера одного дивизионного командира, в 6 верстах от Поречья пойманного, который говорит, что их там и Мюрат там же. Что мы будем делать; обо всем Вас, благодетеля моего, уведомляю.

С совершенным почтением и беспредельною преданностью честь имею быть вашего сиятельства, милостивый государь, всепокорнейший слуга

Милостивый государь, князь Петр Иванович.

Я говорил министру, что вы желаете, чтобы армия, [которая] имеет честь служить под вашими повелениями, имела несчастие вас лишиться (не понравилось), что хотите сдать команду; это ему не только не понравилось, но кажется мне, что он испугался, ибо подобное происшествие трудно было бы ему растолковать в свою пользу.

Нельзя скрыть, что вы не оставили бы армии, если бы не было бестолочи, и, конечно каждый вразумится, что частные неудовольствия не могут иметь места. Я заметил, что сие предложение его даже испугало, ибо впоследствии, может быть, надобно будет дать отчет России в своем поведении.

Конечно, мы счастливы, существуя под кротким правлением государя милосердного, но нынешние обстоятельства, состояние России, выходящее из порядка обыкновенного дел, поставляют и нас в обязанности и в соотношения необыкновенные; не одному уже государю давать надобно будет людям таким, каковы ваше сиятельство и военный министр, отчет в своих делах, но самому Отечеству.

Вам, как человеку, боготворимому подчиненными, тому, на коего возложена надежда многих и России, я обязан говорить истину, Вам несовместно принимать частные неудовольствия к сердцу, как все стремление должно быть к пользе общей и когда одно сие может быть спасением Отечеству.

Пишите обо всем государю. Если подобных мне не достигает голос до его престола, ваш не может быть не услышан.

С глубочайшим высокопочитанием и истинною преданностью имею честь быть и проч.

Милостивый государь, князь Петр Иванович.

Несправедливо вините меня, благодетель мой, будто я начал писать уже дипломатическим штилем. Я вам говорю, как человеку, которого нет человека, кто бы не знал и даже живущие в отдалении в России; говорю тому, на которого не без основания полагает Отечество надежду, тому, которого и государь уважает, и которому, конечно, верит.