Бонапарт Наполеон - Путь к империи

Шестьдесят докторов богословия, или улемов, обсуждают там вопросы веры, толкуют Священное Писание. Она была единственной, способной подать пример, увлечь за собой общественное мнение Востока и определяющих его четырех сект. Эти четыре секты – шафеиты, малекиты, ханбалиты и ханафиты – расходятся между собой только по вопросам обрядности; каждая из них имела в Каире своего главу – муфти.

Наполеон не упустил ничего из того, что могло привлечь их на его сторону, польстить им. Это были старцы, почтенные по своим нравам, образованию, богатству и даже по рождению. Ежедневно, после восхода солнца, они и улемы мечети Аль-Азхар стали, до наступления часа молитвы, являться во дворец. Эта процессия заполняла всю площадь Эзбекия. Они прибывали верхом на мулах с богатой упряжью, в окружении своих слуг и большого числа паломников. Французская стража брала на караул и оказывала им самые большие почести. Когда они входили в залы, адъютанты и переводчики также встречали их с почетом, угощали их шербетом и кофе.

Через несколько минут входил главнокомандующий, усаживался на диване рядом с ними и старался внушить им доверие обсуждением Корана, приглашая их разъяснить ему наиболее важные места и высказывая большое восхищение Пророком. По выходе из дворца они отправлялись в мечети, где собирался народ. Там они говорили ему о всех своих надеждах, успокаивали это многочисленное население с его недоверием и дурными намерениями. Они оказывали армии подлинные услуги.

Французская администрация не только не посягнула на владения мечетей и религиозных организаций, но и охраняла их с пристрастием, которое могло быть результатом только искренней склонности главнокомандующего к мусульманской религии. Основным принципом политики турок и мамлюков было отстранение шейхов [144]от отправления правосудия и от дел управления: они боялись, как бы те не стали слишком могущественными.

Для этих почтенных старцев явилось приятным сюрпризом, когда в их ведение было передано уголовное и гражданское судопроизводство, а также спорные административные вопросы. Это быстро подняло их авторитет в народе. Не прошло и месяца со времени вступления французской армии в Каир, как настроение шейхов изменилось. Они искренне привязались к султану Кебиру. Они были поражены тем, что победа неверных, которой они так боялись, обеспечила их торжество; это для них французы одержали победу у пирамид! Французы относились внимательно и деликатно ко всем их деревням и всей их личной собственности.

Никогда еще эти люди, стоявшие одновременно во главе религиозных организаций, знати и судов, не пользовались большим уважением; никогда еще их покровительства не добивались так не только мусульмане, но даже и христиане – копты, греки, армяне, жившие в этой стране.

Последние воспользовались приходом армии для того, чтобы сбросить иго обычаев, не страшась мусульман. Как только главнокомандующий узнал об этом, он их обуздал. Все вошло в свою колею. Древние обычаи были полностью восстановлены, что наполнило радостью сердца мусульман и внушило им полное доверие.

Со времени революции французская армия не исполняла обрядов какой-либо религии. Она вовсе не бывала в церквах в Италии и не стала чаще бывать в них в Египте. Это обстоятельство было замечено проницательным оком улемов, столь ревностно и тревожно относившихся ко всему, что имело отношение к их культу. Оно оказало на них самое благоприятное влияние. Если французы не были мусульманами, то по крайней мере было доказано, что они и не идолопоклонники; султан Кебир, несомненно, находился под покровительством Пророка.

Из тщеславия, свойственного всем людям, шейхи с удовольствием рассказывали о ласковом приеме, который он им оказывал, о почестях, которыми их осыпали, обо всем, что они говорили или воображали, что сказали. Их пристрастие к Наполеону было очевидным, и одним из догматов веры стало: «Французы никогда не победили бы правоверных, если бы их вождь не пользовался особым покровительством Пророка. Армия мамлюков была непобедимой, самой храброй на Востоке; если она не оказала никакого сопротивления, то это потому, что была греховной, неправедной. Этот великий переворот предсказан в Коране в нескольких местах».

Затем султан Кебир затронул струнку арабского патриотизма: «Почему арабская нация подчинена туркам? Почему в плодородном Египте, священной Аравии господствуют выходцы с Кавказа? Если Магомет спустился бы сегодня с небес на землю, то куда бы он направился? В Мекку? Но тогда он оказался бы не в центре мусульманской империи. В Константинополь?

Но это светский город, где неверных больше, чем верующих, там он очутился бы среди врагов его; нет, он предпочел бы священные воды Нила, поселился бы в мечети Аль-Азхар, этом «первом ключе» к священной Каабе». Когда эти почтенные старцы слышали такие речи, лица их расплывались в улыбке, они наклонялись вперед и, скрестив руки, восклицали: «Тайиб! Тайиб!» – о, это истинно так!

Когда Мурад-бей был отброшен в Фиваиду, Наполеон сказал им: «Я хочу восстановить Аравию, кто помешает мне? Я уничтожил мамлюков – самое храброе войско Востока. Когда мы достигнем полного согласия между собой и народы Египта узнают, сколько добра я хочу им сделать, они искренне привяжутся ко мне. Я хочу возродить времена славы Фатимидов» [145]. Эти речи стали предметом обсуждения всей каирской знати. То, что она увидела у пирамид, заставило ее поверить во всемогущество французской армии.

Она окружила главнокомандующего своим вниманием, видя в нем человека, избранного провидением. Шейх Аль-Мохди – самый красноречивый, образованный и молодой из всех в Аль-Азхаре – являлся в то же время тем, кто пользовался наибольшим доверием Наполеона. Он переводил обращения арабскими стихами. Отдельные строфы заучивались наизусть и поныне повторяются в пустынях Африки и Аравии.

С тех пор как улемы образовали диван, ведавший делами управления, они получали отчеты из всех провинций и знали о смутах, порождаемых недоразумениями и самым именем неверных. Султан Кебир в своих беседах с ними стал все более горько жаловаться на неблагонамеренные проповеди, с которыми имамы выступали по пятницам в мечетях; но выговоры и увещания, с которыми шейхи обращались к этим беспокойным имамам, оказались недостаточными.

Наконец, когда он счел момент благоприятным, он сказал десяти из главных шейхов, наиболее ему преданным: «Нужно положить конец этим беспорядкам; мне нужна фетфа Аль-Азхары, приказывающая народу принести присягу на верность». Это предложение заставило их побледнеть; душевное волнение отразилось на их лицах; выражение последних стало печальным и унылым. Шейх Аль-Шаркун – глава улемов Аль-Азхары – взял слово и сказал после продолжительного раздумья: «Вы хотите пользоваться покровительством Пророка, он любит вас; вы хотите, чтоб арабы-мусульмане поспешили встать под ваши знамена, вы хотите возродить славу Аравии, вы не идолопоклонник, сделайтесь мусульманином; 100 000 египтян и 100 000 арабов из Аравии, Медины, Мекки сомкнутся вокруг вас.