Михаил Скобелев - Стою за правду и за армию!

Наконец мы поднялись на Устюрт. Сухость воздуха и духота еще увеличились, было несколько песчаных ураганов… Словом, мы вступили в царство настоящей пустыни… Вообще, весь этот поход – это непрерывная борьба с природой. О неприятеле – ни слуху ни духу! Пищу люди получали более чем скромную, горячего почти не было вследствие недостатка топлива. Двигались утром и вечером, днем же отдыхали, или, верней, мучились, пеклись на солнцепеке, так как палаток у нас не было (брали только самое необходимое).

Бывали случаи, когда люди окончательно падали духом, приставали во время похода, и приходилось прибегать даже к крутым мерам, чтобы их подбодрить. Раз я одну роту провел под барабан и «на плечо» верст пять, чтобы поднять в них энергию. Особенно тяжелые сцены приходилось наблюдать у колодцев при раздаче воды. Люди превращались тогда чуть не в зверей, и только благодаря офицерам порядок установлялся. Мы выбивались из сил, чтобы водворить порядок между измученными от усталости, жары и жажды людьми. Десятки манерок опускалось в колодец, солдаты отнимали воду у пивших верблюдов, лошадей, в воздухе стояла ругань людей, вой животных… Таким образом мы медленно подвигались вперед – через колодцы Ильтедже, Байчагир – к Ибытаю.

Вблизи этого последнего колодца я имел стычку с киргизами. Выступив 5 мая от колодцев Мендали, я с небольшим авангардом на рысях поехал вперед и оставил далеко позади свой отряд. За одним из песчаных холмов мы вдруг совершенно неожиданно наткнулись на караван киргизов верблюдов в тридцать. Верблюдовожатые были застигнуты врасплох и без сопротивления сдались нам. Отправив сдавшихся с несколькими казаками назад, навстречу двигавшемуся отряду, я с тремя офицерами и восемью казаками поехал еще дальше, к колодцам Ибытай, где, как нам передавали сдавшиеся киргизы, двигался еще больший караван. Действительно, через несколько верст мы увидели в стороне от дороги огромный караван, верблюдов в триста, при которых находилось несколько десятков вооруженных киргизов.

Я подскакал к каравану и потребовал сдачи. Киргизы, видя нашу небольшую группу (10–12 человек), не обратили никакого внимания на мое предложение и стали гнать верблюдов в обратную сторону, очевидно намереваясь уйти. Мне оставалось одно: или спокойно смотреть на ускользавшую из рук добычу или попробовать счастья русского оружия, помня, что «смелым Бог владеет!». Я решился на последнее. «Шашки вон!» – скомандовал я горсти своих всадников. – Марш-марш!..» – и десяток русских кавалеристов врубился между убегавшими в беспорядке навьюченными верблюдами, и златоустовские клинки стали добросовестно работать по чалмам и халатам детей пустыни. Показалась кровь, послышались отчаянные крики, ругань, рев верблюдов, раздались ружейные и пистолетные выстрелы… Убегавшие и опешившие киргизы стали инстинктивно защищаться пиками, шашками, револьверами…

Последовала горячая рукопашная схватка… Между тем мой отряд, за которым я послал, уже спешил на выстрелы. Пехота бежала несколько верст по страшной жаре и довершила нашу победу. Правда, часть киргиз с верблюдами успела-таки удрать, но все-таки до двухсот верблюдов с вьюками (около 800 пудов крупы) остались в наших руках. Эти трофеи нам были очень кстати, и солдаты вознаградили себя за долгий пост. В этой стычке некоторые офицеры и казаки были ранены. Я тоже получил несколько сабельных ударов, не мог сесть на коня и улегся в арбу. Но и киргизы недешево отделались. Десятка два тел валялось на песке с порубленными черепами, в окровавленных халатах, раненых оказалось тоже немало… Как видите, господа, наш смелый, дружный натиск увенчался полным успехом! Затем мой отряд направился к колодцу Алан, присоединился к другим колоннам, и все продолжили дальнейшее движение.

Вскоре мы спустились с безжизненного Устюрта в Хивинский оазис, в плодородную долину Амударьи (Оксуса), и подошли к городу Кунграду, который был уже занят частью войск Оренбургского отряда генерала Веревкина, следовавшего с севера по западному берегу Аральского моря. Немного южней, у города Еарабайли, наш отряд, т. е. Ломакина, присоединился к отряду Веревкина и поступил под его команду. Соединенный отряд был силой до 4500 человек. Это было в первой половине мая. Продолжая двигаться левым берегом Амударьи, мы заняли почти без сопротивления города Ходжейли и Мангит.

После незначительного дела, бывшего у Мангита, генерал Веревкин приказал мне с двумя сотнями и ракетной командой [288]преследовать бежавшие неприятельские шайки и попутно разорять туркменские аулы за сочувствие и помощь жителей войскам хана. Поручение свое я выполнил в точности, предал огню и мечу несколько селений, порубил немало настигнутых хивинцев, захватил много всякой добычи. Не раз, увлеченные преследованием, мы натыкались на превосходные силы противника и от наступления переходили к обороне… Я не буду останавливаться на различных мелких эпизодах этой своей командировки. Скажу только, что в ней было много интересного и поучительного. Затем я присоединился снова к отряду и получил благодарность от Веревкина за хорошую работу казаков.

Во время движения соединенных отрядов из Мангита в город Китай мне поручено было командовать прикрытием всего обоза – верблюжьего и колесного. Азиаты вообще очень любят нападать на обоз, рассчитывая главным образом на захват добычи (верблюдов, скота, вещей) и на относительную легкость удачи. Защищать же обоз – дело вообще нелегкое и требует от прикрытия, которое обыкновенно бывает довольно незначительное, большой бдительности, сноровки и стойкости. Мне приходилось несколько раз отбивать нападения хивинцев ружейным огнем и даже картечью из орудий. Все попытки неприятеля кончались неудачей, хотя раз им и удалось захватить двух верблюдов и три арбы. Потери в наших войсках за все это время были ничтожны.

При дальнейшем движении отряда к городу Кяту я получил другое назначение – командовать авангардом. Двигаясь во главе Оренбургского и Кавказского отрядов, я с казаками по пятам преследовал отступавшие к своей столице неприятельские полчища. Хивинский арьергард старался портить дорогу, разрушал и жег мосты через арыки… Вообще всеми силами затруднял наше движение. Мне приходилось несколько раз буквально наскакивать на них и мешать им разрушать или жечь мосты, портить дорогу… С поднятыми шашками, с гиком бросались мои казаки на хивинцев, и последние, бросая работу, поспешно отстреливались, садились на коней и улепетывали во всю прыть. Некоторые поломки мы быстро чинили (один мост, впрочем, помню, исправляли целую ночь), и отряд беспрепятственно подвигался вперед. 25 мая я с авангардом подошел к городу Кош-Купырь, который находится верстах в тридцати от Хивы. Заметив, что несколько человек хивинцев зажигают мост с целью не допустить нас войти в город, я с казаками карьером понесся к мосту. Хивинцы бежали к садам и оттуда открыли огонь. Вслед за тем мы подошли почти к самой Хиве и остановились от городских стен верстах в пяти-шести.