Федор Ушаков - Святое русское воинство

Милостивый государь мой, Федор Федорович!

[Скажете ли] мне, сколько вы оказуете неудовольствие, с какими дурными отзывами при всех господах моим поступкам поношение делаете.

Прилагаю вам здесь рапорт его светлости, мною отправленный в особливом донесении. Правда мною никогда не скрыта, и лишнее также никогда не осмелился доносить. Весьма соблюл долг службы и честность. А вам, позвольте сказать, что поступок ваш весьма дурен, и сожалею, что в этакую расстройку и к службе вредительное в команде наносите.

Сие мне несносно, и начальствовать над этакими решился, сделав точное описание к его светлости, просить увольнения. Много непозволительного вами делается как на письме, так и в деле, от сего службе наносится немалого вреда, честность моя меня заставляет прибегнуть с просьбою к отвращению всех дурных следствий, как и вас уведомить, дабы не подумали, что какими-нибудь витиеватыми дорогами я поступаю, ибо должно воспоследовать решению.

Пребывая, впрочем, с истинным почтением покорным слугою

В 3 день сего месяца флот наш под предводительством господина контр-адмирала и кавалера графа Марка Ивановича Войновича имел с неприятельским флотом генеральную баталию, при которой вверенный мне второй эскадры корабль «Святой Павел» и два передовые фрегата «Берислав» и «Стрела», по случаю жестокого неприятельского нападения на авангардию, оказали отменно храбрые и неустрашимые подвиги.

Обстоятельное ж и справедливое действие оных из приложенной при сем, с поданного от меня к его превосходительству Марку Ивановичу рапорта, точной копии, тож написанного в пополнение ко оной моего примечания ясно усмотреть соизволите чрез сии верные мои заслуги, равно и всегдашнюю добропорядочную службу надеялся я заслужить к сведению вашей светлости подтверждение доброго о себе мнения.

Его одного только усердно ищу и желаю. Но, милостивейший государь, гонимое меня здесь чрез его превосходительство Марка Ивановича несчастие никогда не оставляет и ни чрез какие всевозможные отменные мои старания милости и справедливого по заслуге моей его к себе расположения изыскать не могу.

О поведении ж моем, о обращениях, о содержании подкомандующих и о всех исполнениях долга службы, о сказуемой всегдашней ко всем учтивости, беспрерывном к начальству отменном моем почтении, шлюсь вообще на всех, кто только меня знают, ибо с самого моего малолетства привык к почтению и уважению командующих. Все начальствующие во флоте, с кем я служил, и по них прочие обстоятельно знают меня с хорошей стороны, и ото всех по заслуге моей был счастлив и имею хорошие аттестаты.

В одном изо всех, его превосходительстве Марке Ивановиче, не могу сыскать желаемого успеха, который с начала нашего знакомства, когда были еще полковниками и оба под командою других, восчувствовал некоторую отменную ко мне ненависть. Все дела, за которые я иногда был похвален, не знаю причины, отчего отменно его беспокоят, чего во всем виде и в деле укрыть не может.

После сего, по разным обстоятельствам, при случаях и многократно, объяснялся я ему в моей преданности и что с отменным старанием ищу и всегда искать буду милость и заслугу доброго о себе мнения его превосходительства. Чрез оные искательства мои блага, хотя он несколько переменялся, и объяснялись несколько раз, прошедшее оставить в забвении и впредь быть дружески. А я, прибавляя с моей стороны, – искателем милостей.

Но, милостивейший государь, ничто в рассуждении сего мне не пользует. Хотя его превосходительство по необходимости оказывает иногда некоторые уважении и благосклонность, но большею частью дела его и поступки против меня во множестве совсем несоответственны моему поведению и службе.

Всемилостивейший государь, вместо совершения плодов за мои заслуги имею честь представить вашей светлости на рассмотрение и милостивое решение полученное мною письмо его превосходительства Марка Ивановича, на котором поставил я № 1 [101], оным я в награждение безо вс[якой] причины безвинно обруган, и приписано совсем несправедливыми и несходными поведению и делам моим словами всякое поношение чести, и тем причинил наичувствительнейшее оскорбление, и в болезни моей сразил жестоким ударом, ибо всякое дело с командующим почитаю я за величайшее в свете несчастие.

Против командующих все защищения и доводы оправдания весьма трудны. Но Бог, защитник справедливости, всевышним Своим покровительством оправдает меня непременно. Я во всех делах моих имею вернейшую на помощь Его надежду. И посему по сущей справедливости во оправдание имею честь донесть вашей светлости, что все оное неожиданное и сверх всякого чаяния моего приписания письма его превосходительства ниже, малейшим видом нимало несправедливо и похожего по оному ничего не было.

Ко опровержению ж сей неправды, самые руки его превосходительства письма беспрерывной нашей переписки, советов о делах и распоряжениях против неприятеля до самого того дня, как я получил сие несчастное для меня письмо, на рассмотрение вашей светлости во оригинале представить честь имею. Они частью откроют дела наши и обхождения, в них я всегда именован был любезным другом, помощником и любезным товарищем и чрез испытания его превосходительства всех моих подвигов во всех предприятиях и о содержании флота в порядке имел поныне отменную величайшую доверенность.

А, упустя из виду неприятельский флот, будучи уже в спокойном месте на якоре и притом находясь уже я в постели весьма больным, вдруг нечаянно и не знаю никакой причины отчего, получил сию перемену.

Ежели, ваша светлость, буду я ясными обстоятельствами здесь оправдаться, то будет бесконечно и наведу величайшее затруднение и скуку, но должен по необходимости несколько описать. После сражения его превосходительство никогда нас в собрание к себе не призвал, рапортов наших не согласил и мы друг с другом вообще не видались и не осмотрелись в согласии рапортов.

Реляцию его превосходительство соображал с одними своими мыслями, рапортом, поданным мною, был недоволен (как после из писем же его я узнал), число неприятельских кораблей, которые были в бою, написал не то, сколько их было. Находилось их тогда точно 17 линейных кораблей, так все их считали, он и сам всегда говорил тож, а к Севастополю после оного на вид приходили точно пятнадцать.