Валентин Рунов - Гений войны Скобелев. «Белый генерал»

После посещения Парижа и произнесенной там речи Скобелев возвращался в Россию с видом провинившегося школьника. С дороги от писал Аксакову: «Меня вызвали по высочайшему повелению в Петербург, о чем, конечно, поспешили опубликовать по всей Европе, предварительно сообщив … князю Бисмарку».

Однако, переехав через границу, как и прежде, Михаил Дмитриевич был встречен восторженными толпами почитателей, после чего несколько приободрился. Вскоре он понял, что его речью высшее руководство страны было поставлено в очень сложное положение: с одной стороны, оно должно было соответствующим образом отреагировать на заявление генерала, с другой – не могло публично предъявить ему претензий ввиду его популярности в обществе. Несмотря на вызванные в Европе скандалы, оно не могло отправить Скобелева в отставку, понимая, что он является одним из самых популярных военачальников в армии.

Правда, и сам генерал, приехав в Петербург, не сидел сложа руки. Он развернул настоящую кампанию «под себя», переговорив, соответственно с графом Игнатьевым, рядом военачальников и Катковым. Последний разместил интервью с Михаилом Дмитриевичем на первых страницах газеты «Московские ведомости», в котором Скобелев был представлен как истинный патриот России, искренне переживающий за ее авторитет.

Военный министр Ванновский встретил Скобелева выговором. Он ожидал, сто Михаил Дмитриевич начнет оправдываться, но тот заявил, что сам сожалеет о случившемся. Последнее сразу же заставило Ванновского переменить тон, и он начал разговаривать с генералом практически на равных.

Правда, после этого разговора Ванновский записал в своем дневнике: «Разговаривал со Скобелевым. Нельзя ему доверять корпус на западной границе – сейчас же возникнут столкновения с Германией и Австрией, – может быть, даже сам постарается их вызвать. Скобелев… главнокомандующим был бы отличным, но если подчинить его кому-нибудь, то нельзя поздравить то лицо, которому он будет подчинен: жалобам и интригам не будет конца».

Возникла идея поставить Скобелева генерал-губернатором Туркестанского края, который он знал хорошо и который был далеко от западных границ Российской империи. Михаил Дмитриевич сам был не против такого назначения, но ему очень импонировала та шумиха, которую он поднял в Европе. Поэтому назначение в Туркестан он рассматривал только как почетную ссылку, о чем говорил повсюду.

Все гадали, как пройдет встреча Скобелева с императором. На удивление многих, она прошло благополучно. Видимо, императора тоже готовили к этой встрече. Поэтому он не стал задавать генералу ни одного сложного вопроса, а только поинтересовался его здоровьем и планами на будущее. Михаил Дмитриевич, в свою очередь, заверил Александра III в полной преданности и в готовности выполнить все его приказы. Оба, с виду, остались довольны этой встречей. Секретарь императора об этой встрече докладывал следующее: «Когда доложили о приезде Скобелева, император приказал очень сердито воззвать приехавшего в кабинет. Скобелев вошел туда очень сконфуженным… но через два часа вышел веселым и довольным… Нетрудно сообразить, что если суровый император, не любивший шутить, принял Скобелева недружелюбно, то он не мог же его распекать два часа. Очевидно, талантливый честолюбец успел заразить миролюбивого государя своими взглядами на нашу политику в отношении Германии и других соседей».

Немирович-Данченко об этой встрече писал так: «В высшей степени интересен рассказ его (Скобелева. – Авт. ) о приеме в Петербурге. К сожалению, его нельзя еще передать в печати. Можно сказать только одно – он выехал оттуда полон надежд и ожиданий на лучшее будущее России».

В то же время Скобелев не питал себя иллюзиями. Он прекрасно понимал, что вышел на уровень, когда власти должны начать с ним считаться, но также знал и о том, что в Петербурге у трона слишком много людей, откровенно желающих ему поражения. В условиях большой популярности в народе это означало только одно – скорую смерть от какого-то случая, которая могла сохранить память, но поставить жирную точку в карьере любого человека.

Тема скорой смерти становится популярной у Скобелева. Он говорит об этом словно в шутку, но из-за частоты повторения она звучит как пророчество. «Это постоянное напоминание о смерти Михаилом Дмитриевичем крайне дурно действовало на меня, – писал его адъютант Дукмасов. – Я вынужден был отшучиваться, но это не приносило никакого удовольствия «Что вы говорите о смерти, – сказал я недовольным голосом. – Положим, это участь каждого из нас, но вам слишком рано думать о могиле… Только напрасно смущаете других. Ведь вам никто не угрожает смертью».

Похожий разговор вспоминал и Немирович-Данченко. Он писал: «Я уже говорил, как он выражал предчувствие близкой кончины друзьям и интимным знакомым. Весной прошлого года (1982), прощаясь с доктором Щербаковым, он повторил то же самое:

– Мне кажется, я буду жить очень недолго и умру в этом году!

Приехав к себе, Скобелев заказал панихиду по генералу Кауфману.

В церкви он был очень задумчив, потом отошел в сторону, к тому месту, которое выбрал для своей могилы, и где лежит он теперь…

Священник о. Андрей подошел к нему и взял его за руку.

– Пойдемте, пойдемте… Рано еще думать об этом…

Скобелев очнулся, заставил себя улыбнуться:

– Пойдемте, пойдемте… Да, конечно, рано… Повоюем, а потом умирать будем…

Петербург явно не нравился генералу. Походив по его улицам, побывав в Главном штабе, сделав несколько официальных визитов, он решил ехать к месту службы – в Минск, где дислоцировался штаб корпуса.

Он приехал в Могилев, где находился штаб 16-й дивизии, во главе которой Михаил Дмитриевич воевал на Балканах. На вокзале народ встречал его с хлебом-солью. Был поздний вечер, вокзал освещался сотнями факелов.

Скобелев вышел из вагона с непокрытой головой. Солдаты кричали ему здравицу. Он был явно растроган и даже расцеловал одного ветерана с Георгиевским крестом на груди. Кто-то из офицеров выкрикнул ему здравицу. Тысяча голосов заревела в ответ.

В Бобруйске его приветствовало все духовенство. Тут же возник торжественный ход. Генерал вошел в церковь, снял со своей груди один орден и повесил его на иконостас. Так могли вешать только ордена уже почивших героев…

В мае 1882 года Скобелев снова приехал в Париж. На этот раз он также много говорил против российского императора, выражал свою озабоченность дальнейшей судьбой России. Не исключено, что именно тогда у него возник какой-то план действий. Вернувшись в Россию, он начал лихорадочно распродавать свое имущество. Посетившему его князю Д. Д. Оболенскому он сказал, что собирается ехать в Болгарию, где вскоре начнется настоящая война. «Мне нужен миллион денег, – сказал он князю. – Это очень важно – не быть связанным деньгами».