Энтони Бивор - Высадка в Нормандии

Днем Роммеля редко можно было застать в замке. Обычно он вставал в пять утра, завтракал со своим начальником штаба генерал-лейтенантом Гансом Шпейделем, а затем сразу же выезжал на своем «хорьхе» инспектировать войска. Сопровождали его два офицера, не больше. По возвращении фельдмаршала вечером проводились штабные совещания, потом следовал скромный обед с ближайшими подчиненными – чаще всего только со Шпейделем и контр-адмиралом Фридрихом Руге, старым другом Роммеля и его советником по военно-морским вопросам. После обеда они обычно продолжали обсуждать дела на прогулке, под громадными раскидистыми кедрами. Им было о чем поговорить наедине.

Роммеля раздражал отказ Гитлера объединить люфтваффе и кригсмарине под единым командованием с сухопутными войсками в целях организации обороны Франции. Гитлер прислушивался к Герингу и адмиралу Деницу [41]и инстинктивно стремился сохранить соперничество между видами вооруженных сил, сосредоточивая тем самым власть на самом верху, в своих руках. Шпейдель утверждал, что входящие в империю Геринга наземные части и подразделения связи люфтваффе на Западном фронте насчитывают примерно 350 000 человек личного состава. Положение усугублялось тем, что рейхсмаршал отказался предоставить свои зенитные средства для прикрытия сухопутных войск, а его самолеты не были способны защитить армию от вражеских ударов с воздуха.

Когда же Роммель жаловался, что от люфтваффе нет никакого проку, ставка фюрера рисовала ему радужные перспективы: скоро появится тысяча новых реактивных истребителей и бессчетные ракеты, которые поставят Англию на колени. Роммель ни на минуту не верил в эти обещания, но его еще и угнетало сознание собственной беспомощности в оперативных вопросах. После Сталинградской битвы фюрер уже не позволял прибегать к гибкой оборонительной тактике – приказано было удерживать каждую пядь земли.

Шпейдель, входивший в военную оппозицию Гитлеру, отмечал, что Роммель с горечью цитировал слова фюрера из книги «Майн кампф», написанной во времена Веймарской республики: «Когда правительство ведет нацию к позорному поражению, восстание против него становится не просто правом, но и долгом каждого». Однако Роммель – в отличие от Шпейделя и других военных заговорщиков, которых увлекал за собой полковник граф Клаус Шенк фон Штауффенберг, – не верил в то, что покушение на фюрера спасет Германию.

С другой стороны, старик Рундштедт, который среди своих не называл Гитлера иначе как «богемским ефрейтором» [42], сам никогда и не подумал бы бунтовать. Если бы другие отстранили от власти нацистскую «коричневую банду», он не встал бы им поперек дороги, но участвовать в этом самому – ни в коем случае! Источник его нерешительности лежал еще глубже: он в свое время принимал от Гитлера щедрые наградные и теперь считал свою репутацию сильно подмоченной. Но даже Шпейдель был не в силах оценить, до какой низости сможет дойти Рундштедт, когда попытка мятежа против Гитлера потерпит полный крах.

Для армии и всей нации Рундштедт превратился почти в такого же кумира, каким после Первой мировой войны стал генерал-фельдмаршал фон Гинденбург. Англичане смотрели на этого «последнего пруссака» как на обычного реакционера-гвардейца, и только, не сознавая, что он разделял многие человеконенавистнические предрассудки нацистов. На Восточном фронте Рундштедт ни разу не возражал против массового уничтожения евреев айнзацгруппами СС [43]. Кроме того, он не раз подчеркивал выгоду использования во Франции рабского труда русских. «Если русский не делает того, что ему велено, – говаривал фельдмаршал, – его можно просто пристрелить».

Разочарование Рундштедта в стратегии Гитлера, ведшего страну к катастрофе, повлекло за собой цинизм в высказываниях и апатию в деятельности. Он мало интересовался теорией применения бронетанковых войск и стоял «выше» яростных споров о том, как лучше всего отразить вторжение англо-американцев. Вели эти споры, главным образом, с одной стороны, Роммель – сторонник обороны на передовых рубежах, чтобы сокрушить противника сразу же после высадки, с другой – его оппоненты: генерал-инспектор бронетанковых войск генерал-полковник Гейнц Гудериан и генерал танковых войск [44]барон Лео Гейр фон Швеппенбург. Они выступали за тактику мощного танкового контрудара.

Гейр фон Швеппенбург, бывший германский военный атташе в Лондоне, немного похожий лицом и фигурой на Фридриха Великого, был гораздо образованнее и утонченнее большинства своих современников, однако он подчеркивал свое умственное превосходство и этим нажил себе немало врагов, особенно в ставке фюрера и верхушке СС, которая сомневалась в его политической преданности режиму. Занимая пост командующего танковой армейской группой «Запад», он вместе с Гудерианом считал, что мощный танковый кулак необходимо сосредоточить в лесах к северу от Парижа, чтобы одним ударом сбросить противника обратно в море.

Роммель, который отличился с самого начала как бесстрашный командир танковых соединений, теперь был научен горьким опытом сражений в Северной Африке. К тому же он учитывал полнейшее превосходство англо-американцев в воздухе над северо-западной Европой и поэтому считал, что танковым дивизиям, оттянутым с фронта для контрудара, просто не дадут вовремя дойти до района боевых действий и нанести этот удар. Не приходится удивляться тому, что в результате разногласий, постоянного вмешательства Гитлера и запутанной системы командования был достигнут компромисс в худшем варианте: ни Гейр, ни Роммель не получили права командовать всеми танковыми дивизиями, их можно было применить лишь по личному распоряжению фюрера.

Все более утверждаясь в мысли о том, что союзники могут высадиться в Нормандии, Роммель чаще и чаще инспектировал береговую оборону этого участка. Думалось ему о том, что бухта с длинной, изгибающейся дугой береговой линией (тот самый участок, которому союзники дали кодовое наименование «Омаха») очень похож на залив Салерно, где англо-американцы высадились на землю Италии. Роммель действовал неутомимо, поскольку не сомневался, что исход сражения определится в первые же два дня боев. В бетонных укрытиях разместили башни, снятые с трофейных французских танков, захваченных в 1940 г. Эти доты стали называть «тобруками» – по имени городка в Северной Африке, где произошла знаменитая битва. Согнали подневольных рабочих-французов и пленных итальянцев и заставили воздвигать высокие столбы, призванные помешать приземлению планеров на тех площадках, которые немецкими офицерами-десантниками были признаны наиболее вероятными точками высадки. Леса этих столбов прозвали «спаржей Роммеля».