Макс Хейстингс - Первая мировая война. Катастрофа 1914 года

Степан Кондурушкин писал: «На пустых полях, в долинках видны группы беглецов из привислинских деревень. Захватили что могли с собой на плечи и бредут семьями, сами не знают куда. Присели в мокрой холодной долине отдохнуть и обдумать – что же делать? Греют детей. Окаменевшим от холода и горя ртом мужик жует сухую корку, долго не может проглотить ее и ответить на наш вопрос. Заложил за щеку. “Ну, как в Аннополе?” – “Ох, пане, смерть! Вчера разрушило дом Рушиновица. Снаряд упал в самый дом – весь развалился. Хозяин ранен, жена убита. Убит еще солдат. Убиты Маевич, Бурак, две коровы, Антон Пец, Гождиковский… Имение Якубовица, что к самой Висле, сгорело. Теперь почти все из посада ушли. А и не ушли, так сегодня уйдут”» {811}. Обе стороны проводили бесконечные поиски вражеских агентов, в большинстве своем воображаемых, однако многим гражданским стоившим жизни. В Перемышле Рихард Штеницер часто слышал стрельбу в 6 утра на полигоне у крепости, «где расстреливают подозреваемых в шпионаже» {812}. Константин Шнайдер ужасался бесконечной «охоте на ведьм», рассказывая, как военная полиция входила в деревню, «где якобы слышали выстрелы, и без зазрения совести стреляла по всем подозрительным» {813}.

Российские войска по-прежнему участвовали в стычках на границе Восточной Пруссии, и параноидальный страх перед партизанами провоцировал бесчеловечные выходки. Поселок Домнау был сожжен захватчиками, попавшими под огонь немцев, но заподозрившими местных. Та же участь постигла Ашванген, где после стрельбы по проезжавшим российским машинам казнили 40 человек. Однако официальные послевоенные записи немецкого чиновника с педантичной честностью утверждают: «Российские офицеры – за редким исключением – старались не допустить насилия» {814}. В большинстве населенных пунктов русские вели себя достойно и даже пытались накормить местных жителей. Вторжение российских войск в Восточную Пруссию в 1914 году действительно – не в пример тому, что будет здесь происходить через 30 лет, – в общем и целом отличалось гуманизмом и сдержанностью.

На фоне нанесенного немцам ущерба выделялся насильственный угон некоторого количества мирных жителей (точное число неизвестно, но может доходить до нескольких тысяч), которых русские прихватили во время отступления и удерживали до конца войны {815}. Российская армия отвоевала обратно ряд приграничных селений Восточной Пруссии, из которых ей пришлось отступить после поражения на Мазурах. Среди них оказался и Поповен. Рыскающие патрули, мародеры, поджигатели в конце концов вынудили семейство Щуки попытаться бежать на запад, в немецкие земли. 14 сентября в сопровождении российского солдата они пришли в местный штаб в Граево хлопотать о разрешении {816}. Сперва их приняли радушно и даже подарили по горшочку меда, но потом оказалось, что им придется тут заночевать. На следующий вечер выяснилось, что их повезут в самую глубь России – они попали в число нескольких сотен семей, ставших заложниками царской армии. До 1918 года они жили в Сибири, под конец этого срока – в лагере для военнопленных, а потом хаос Гражданской войны еще два года не давал им вернуться в родные края.

Алексей Ксюнин тем временем повидал австрийских пленных, которых бесконечной процессией вели через Люблин: «Сперва шли вереницы словаков в голубоватых мундирах, затем их сменили темно-синие куртки венгерцев. Проснешься, выглянешь в окно – пленные. Выедешь за город – снова их длинная вереница, возвратишься к ночи в гостиницу, и опять темными пятнами бесконечные силуэты австрияков». Обе стороны сильно пали духом. Константин Шнайдер с однополчанами как-то вечером в поисках ночлега набрел на заброшенное поместье. Сбив замки, они вошли в столовую, где еще стояла грязная посуда и бокалы, оставшиеся после обеда владельцев дома с российскими офицерами несколько часов назад. Солдаты забрали все, что им приглянулось, затем принялись крушить мебель. «На вражеской земле моральные устои рушатся быстро», – смущенно писал Шнайдер {817}. Однако на следующий день, когда часть попала под плотный артиллерийский огонь русских, полковник – из религиозного пиетета – не разрешил сносить большой деревянный крест, представлявший собой удобный ориентир для врага {818}.

Если активность на западном фронте в сентябре 1914 года сильно снизилась, а в октябре фронт окончательно замер, то на бескрайних просторах востока перемещения еще продолжались. Неразвитая дорожная и почти отсутствующая железнодорожная сеть позволяла войскам двигаться лишь со скоростью пешего шага. И шаг этот становился все медленнее по мере того, как дороги раскисали от дождей. На огромных расстояниях ни одна из сторон не могла удерживать сплошную линию фронта, как во Франции и Фландрии, – Восточный фронт был длиннее почти в два раза. Плотность войск, наоборот, составляла около трети от западной.

Армию империи Габсбургов теперь с обеих сторон считали самой слабой участницей конфликта, держащейся на ногах лишь благодаря постоянной помощи Германии. Русские одновременно пытались добить австрийцев и перебороть катастрофические последствия августовской кампании в Восточной Пруссии. Если на западе разведка работала спустя рукава, то в Галиции дело обстояло еще хуже. Стороны неправильно истолковывали действия друг друга либо реагировали чересчур вяло. В российском командовании продолжались распри. В середине сентября Иванов на юге намеревался по-прежнему теснить отступающих австрийцев, собираясь взять Перемышль, затем Краков, а потом двинуться на Будапешт.

Тем временем на другой стороне у немцев не осталось иного выбора, кроме как прийти на помощь терпящему бедствие Конраду. Фалькенхайн и кайзер, ужасаясь при мысли о полномасштабном поражении австрийцев, спешно двинули на восток подкрепление из четырех корпусов, позволив Гинденбургу и Людендорфу прийти на подмогу своим союзникам. Новая 9-я армия развернулась на восточной границе Германии к северу от Кракова, сразу же поставив под удар правый фланг русских. Те в ответ сосредоточили против Гинденбурга 30 дивизий в конце сентября. С этими войсками под командованием Иванова они надеялись не просто разгромить 9-ю армию, но и начать вторжение в Германию от среднего течения Вислы к верхнему Одеру. Однако инициатива вызвала новую вспышку междоусобицы в российском командовании. Рузский, уязвленный пренебрежением со стороны высшего начальства, намеревался продолжать наступление в Восточной Пруссии – еще одно бездумное распыление сил. В операции приняли участие 25 российских дивизий, и еще 30 остались прикованными к Галиции.

В начале октября Иванов решил перегруппировать войска для планируемого вторжения. Для этого их требовалось отвести за реку Сан, а затем переместить по восточному берегу Вислы к безопасным переправам. Все три недели, что длился маневр, русские только маршировали и не сражались вовсе. 9 октября, перехватив у погибшего российского офицера документы с боевым составом и дислокацией войск, немцы поняли, что против их 18 измученных дивизий сейчас выступают 60 и шансов на решительную победу у них нет. Тогда немцы и австрийцы ограничились тем, что просто двигались вслед за российскими колоннами. Людендорф протрубил победу – лишь потому, что его войска двигались вперед, а вражеские – отходили.