Макс Хейстингс - Первая мировая война. Катастрофа 1914 года

С ним соглашался также ушедший на фронт историк Луи Дебидур: «Нам всем невыносимо видеть высосанные из пальца статейки об окопах, смекалке наших солдат, общем энтузиазме, бодрости и веселье в войсках и живописном расположении траншей. Все это выдумки чистой воды. Войска всего-навсего спокойны и собраны, стараются держать лицо и не поддаваться ненастью и холоду». Немецкие газеты не отставали. Франкфуртская Oder-Zeitung напечатала статью «Наши бранденбуржцы на Эне», автор которой, военный корреспондент, восхищался способностью солдат навести уют (Gemütlichkeit) в траншеях и смотреть на происходящее с юмором {913}. Окопы, по словам корреспондента, были «добротно обставлены», а лагеря на передовой напоминали американский фронтир из «Кожаного чулка» Фенимора Купера. Война изображалась как необходимое для закалки мужского характера испытание {914}.

Склонность к фантастическим выдумкам продемонстрировали все европейские народы. 29 сентября писатель Артур Мейчен написал короткую заметку для лондонской Evening News – о явлении солдатам британских экспедиционных войск под Монсом святого Георгия с войском лучников Старой Англии, которые осыпали немцев дождем стрел, и 10 000 врагов пали без единой царапины. И хотя произведение Мейчена имело все признаки литературного вымысла, огромное число людей решило, что автор описывает реальные события. Между тем австрийцы прониклись легендой о 12-летней Розе Зенох, которую искалечило шрапнелью, когда она якобы носила воду раненым на поле боя под Лембергом. Девочка действительно потеряла ногу и оказалась в венском госпитале, где лично Франц Иосиф подарил ей медальон и согласился оплатить протез. История о «маленьком ангеле из Лемберга» {915}заняла почетное место в списках австрийской литературы для детей. The Lady , не желая отставать, порекомендовала недавно вышедшую книгу Нелли Поллок «Бельгийские друзья» (Belgian Playmates): «Злободневная и проникновенная повесть для детей о нынешней войне. Действие происходит частично в Англии, частично в Бельгии» {916}.

Неудивительно, что солдатам воюющих армий противник казался ближе по духу, чем собственные соотечественники в тылу, которых власти усиленно пытались оставить в неведении относительно того, что делается на фронте от их имени.

Немцы гораздо больше узнавали о военно-экономической деятельности Британии из светских сплетен, распространявшихся через нейтралов, чем из союзных газет или от собственных шпионов. Первым агентом, отправленным из Берлина, был офицер запаса по имени Карл Лоди, английский которого был с заметным американским акцентом. Его арестовали 2 октября после изъятия компрометирующих писем, которые он переправлял в нейтральный Стокгольм. Государственный трибунал в вестминстерской ратуше приговорил его к смертной казни, и Лоди расстреляли во рву лондонского Тауэра. «Вы, наверное, шпиону руки не подадите?» – спросил приговоренный у помощника начальника военной полиции. «Нет, – ответил тот. – Зато подам храбрецу». Вернон Келл, начальник «МИ-5», относился к Лоди с уважением, и решение о расстреле его огорчило. Других немецких агентов взяли по наводке бельгийского беженца, который из нейтральной Голландии сообщил Военному министерству имя – Франс Лайбахер – и роттердамский адрес, через который велась переписка.

Однако, к счастью для Берлина, оставались и другие источники информации о военной деятельности британцев. К отчаянию командующих, «Upper Ten» – британский высший свет – не отличался скрытностью. Самые ценные оперативные сведения разглашались в светской беседе на пышных приемах, откуда затем просачивались в газеты нейтральных стран, а значит, и к врагу. «Чтобы узнать все необходимое, достаточно было сходить на званый обед – и, должен сказать, в таких домах, как… у леди Паджет и миссис Дж. Астор сведения неизменно отличались свежестью и точностью, – писал журналист Филсон Янг. – Типичным завсегдатаем таких раутов был лоснящийся оракул из Военного министерства, который, дождавшись, пока слуги покинут комнату, оставив перед ним персик и бокал портвейна, провозглашал: “Кажется, у меня есть чем поделиться”» {917}. С цензурой или без, безопасность военной информации в Британии оставляла желать лучшего на протяжении всей войны – как и сведения, поставляемые публике прессой, скованной по рукам и ногам. Утрата доверия к правительствам в результате неуклюжей и даже деспотической информационной политики стала характерной особенностью войны 1914–1918 годов. Во многом именно ложь, которой власти пичкали народ каждой из воюющих стран, повинна в последующем разочаровании.

2 сентября между Швейцарией и Верденом друг против друга вытянулись два почти непрерывных вражеских фронта. Неделю спустя они удлинились еще на 100 км, от Вердена до Майи. Однако между Эной и Ла-Маншем оставалось 270 км открытого пространства, куда не ступала нога воюющих армий. Французам и британцам не хватало личного состава, чтобы прикрыть весь фронт. На севере и западе Фалькенхайн видел возможность завершить до зимы окружение, которое не удалось выполнить кайзеровским армиям в августе. Абсолютная победа Германии казалась ему теперь сомнительной, однако, даже если не удастся обратить в бегство союзный фланг, захват портов на Ла-Манше до самого Кале на западе чрезвычайно упрочит стратегическую позицию, с которой можно будет вести переговоры о мире.

Французские и британские армии начали передислокацию, чтобы встретить эту угрозу во всеоружии – совершив поистине подвиг на поприще штабной работы и логистики. Командование тем временем испытало почти такой же всплеск оптимизма, что и немецкое, полагая, что на севере Франции и незанятых районах Бельгии еще возможен стремительный натиск – не имеющий ничего общего с бесплодным топтанием у Шеман-де-Дам. Сентябрь и октябрь для кампании 1914 года на Западном фронте ознаменовались последними конвульсиями. Борясь с осенним ненастьем, воюющие стороны вступили в схватку, вошедшую в историю как «Бег к морю», хотя обе стороны интересовало не столько побережье Ла-Манша, сколько возможность обойти врага с тыла. Сэр Джон Френч решил передвинуть экспедиционные войска на левый фланг союзников, отчасти чтобы облегчить связь с Англией, а отчасти теша себя иллюзией, будто его крошечная армия с сильной кавалерией сможет воспользоваться открывающимися блестящими возможностями. Вместо этого британцы, французы и бельгийцы увязли сперва во встречных боях, затем в пробивании бреши – этот процесс растянулся на самые жуткие недели войны, когда союзники отчаянно пытались удержать фронт под массивными атаками немцев.