Макс Хейстингс - Первая мировая война. Катастрофа 1914 года

За прошедшие столетия армии привыкли к битвам, которые длятся в большинстве своем не дольше одного дня, иногда два-три, а затем стихают. Теперь же сражающиеся стороны открывали жуткую новую вселенную непрерывных боевых действий. Они привыкали лить свою и чужую кровь по несколько недель кряду, прерываясь не более чем на пару часов. Ретивый командир шотландских горцев Гордона требовал, чтобы к Новому году на счету каждого было по 40 немцев. Сержант этого же полка Артур Робинсон, умирая от ран 24 октября, извинялся, что не успевает выполнить норму.

Среди погибших попадались и совсем зеленые юнцы, не продержавшиеся и нескольких часов, и ветераны. В числе тех, кто пал 26 октября, был рядовой Уильям Макферсон. Уроженец шотландского Лита, он три года прослужил в Королевском шотландском полку в Южной Африке, потом еще восемь полицейским в Гэмпшире, прежде чем снова поступить в Шотландский гвардейский полк. В его личном деле значилось «женат на Элис Макферсон, 19 Виндзор-Роуд, Боском, Борнмут». 30-летний лейтенант Джон Брук из полка шотландских горцев Гордона, получивший наградную шпагу в Военной академии Сандхерст, 29 октября завоевал перед самой гибелью Крест Виктории во второй из двух атак на немецкие позиции к юго-востоку от Ипра. В тот день в боях у Гелувельта от 1-го батальона гренадерского полка осталось четверо офицеров и сотня рядовых.

Последние дни октября ознаменовались самыми яростными атаками немцев и самой отчаянной обороной британцев. В понедельник 26 октября Дуглас Хейг писал в дневнике: «К 4 часам дня основная часть 7-й дивизии отошла с выступа. Большинство подразделений в беспорядке. <���…> Я выехал около 3 часов дня посмотреть обстановку и опешил при виде бегущих назад обезумевших от ужаса солдат. Однако какие-то части дивизии еще удерживали позиции» {1003}. 29 октября атаки у Ипра вели семь немецких дивизий. Один из офицеров, капитан Оберманн, почти всю предыдущую ночь ползал по ничейной полосе, разведывая британские позиции на Мененской дороге. Во время наступления в предрассветном тумане его смертельно ранило огнем из пулемета шотландской части. Оберманн умер на руках своего адъютанта, и его батальон потерял во Фландрии уже второго командира. В конце концов один из капралов Оберманна повел солдат утихомиривать этот пулемет, за которым оказался закаленный в боях ветеран, стрелявший до тех самых пор, пока атакующие не добрались до позиции и не прикончили его на месте. После этого немцы, среди которых немало было добровольцев из Мюнхена, доложили, что британцы оставили позиции и бегут в тыл. Это бегство и наблюдал ошеломленный командир корпуса. Впоследствии Хейг устроил разнос за то, что некоторые части развертывали на склонах на самом виду у врага, тем самым их и погубив.

Однако и немцам этот день принес тяжелое испытание. Солнце медленно разогнало туман, и атакующие предстали перед британскими артиллеристами во всей красе. Один из офицеров заметил краем глаза фермерские пруды, бликующие под яркими лучами. Тополя на берегу закачались и один за другим повалились под орудийным огнем – идиллические пейзажи постепенно исчезали с лица земли. Когда грохот британских орудий усилился, многие немцы бросились искать укрытие. Один прусский офицер возмутился: «Почему баварцы не атакуют? Почему они там отлеживаются?» Атакующие неохотно поднялись и снова двинулись на ожившие орудия. «Мы неслись вперед, – писал позже немецкий офицер. – Но куда? Большинство, как оказалось, на встречу со смертью. <���…> Из моего взвода в живых осталось лишь пятеро. <���…> Британцы основательно окопались на табачном поле на макушке широкого пригорка и отбивались отчаянно». Немецкая артиллерия раз за разом открывала кинжальный огонь, и неоднократно попадала по своим. Поразительный факт: и на Восточном, и на Западном фронте немецкая артиллерия зачастую действовала безответственно, нанося существенный урон своим же войскам. 29 октября один из баварских полков потерял 349 убитыми и пропорциональное количество ранеными.

Во всех армиях, и особенно в британской, сдача позиции воспринималась как позор и остро переживалась. За три недели боев у Ипра линия британского фронта неоднократно прогибалась и выпячивалась под атаками и контратаками. Позиции завоевывали, теряли, отвоевывали заново, иногда не по одному разу за несколько дней. Случались яростные ближние бои, в которых в ход шли сабли, штыки, приклады и пистолеты. Как и в большинстве последующих битв XX столетия, под артиллерийским обстрелом войска нередко покидали позиции в большем или меньшем беспорядке. Требовать даже от храбрых и дисциплинированных оставаться в траншеях под градом шрапнели и осколков, убивающих и калечащих все живое вокруг, было бы чересчур. Если оставаться на месте грозило неминуемой гибелью, разумные люди перемещались на более безопасный участок – к негодованию генералов. Потерянные траншеи требовалось отвоевывать заново посредством контратак, иногда предпринимаемых в считаные минуты после отступления, но чаще через час-другой, когда немцы уже успевали перетащить в эти траншеи свои максимы.

Некоторые батальоны демонстрировали небывалую отвагу, тогда как другие своей готовностью кинуться наутек зарабатывали дурную славу. 21 октября Александр Джонстон с презрением отзывался о 2-м батальоне Южно-Ланкаширского полка: «Ужасные трусы… ни в чем на них нельзя положиться, сегодня они сбежали уже 4-й раз за время войны». 29 октября он записывал под обстрелом: «С грустью узнали, что несколько человек из 1-го Уилтширского и очень много из 2-го Южно-Ланкаширского были найдены чуть погодя, запыхавшиеся и без снаряжения почти в 3 км от передовой. Да, стреляли страшно, но недолго, и я боюсь, это бегство – показатель потери самообладания у личного состава». В число полков, подмочивших свою репутацию, попали также Бедфордский, Нортумберлендский стрелковый и Чеширский.

Капитан Эрнест Гамильтон, один из первых историков британских экспедиционных войск, в предисловии к опубликованной в 1916 году книге о битве при Ипре делал оговорку: «Нужно четко понимать, что встречающееся время от времени упоминание о том, что те или иные батальоны были отброшены от траншей, ни в коей мере не означает их слабость» (читай – «трусость»). «Вполне вероятно, что каждому батальону британской армии в какой-то момент за прошедший год пришлось покинуть траншеи… под ураганным огнем. <���…> Случалось и так, что оставленные траншеи отвоевывал затем батальон, по всем статьям уступающий тому, который занимал их изначально» {1004}.

Британское командование выше батальонного уровня зачастую было довольно слабым. Многие на передовой были напуганы и измучены не только боевыми действиями, но и ощущением, что их бросили один на один с врагом. Александр Джонстон кипятился: «По-моему, это просто свинство со стороны некоторых членов бригадного штаба отсиживаться в своем блиндаже, боясь нарваться на шальную пулю, и трястись от разрывающихся в 200 м снарядов! Они пачками шлют указания, что должно быть сделано, совсем не жалея бедолаг на передовой, на которых сыплются все удары и тяготы. Если бы хоть через день кто-то из командования наведывался к ребятам со словом поддержки, я уверен, это помогло бы им держаться».