Макс Хейстингс - Первая мировая война. Катастрофа 1914 года

Наступившую ночь британцы провели, чередуя окапывание и отражение новых атак, включая и удар по лондонским шотландцам. «Они не собиралась нас гнать, – свидетельствовал рядовой Герберт де Хэмел. – Надвигались размеренным шагом, иногда падая. По цепи пробегали вспышки. Звуков не было – никаких криков, только треск ружейных выстрелов. Пули прошивали живую изгородь перед нами и ударяли в склон позади, а мы все это время пытались отстреливаться, но наши новые винтовки заклинивало – то после одного выстрела, то после пяти. <���…> Но через какое-то время немцев перед нами не осталось» {1011}. Батальон кинулся в атаку по полосе, освещенной заревом от горящих домов, но его отбросили назад. Пол Мейз, связной, рассказывал про встречу с уцелевшими на следующее утро: «Сержант Лондонского шотландского полка, измученный, в разорванном в клочья килте, собирал своих солдат. Вид у них был как у матросов, фотографирующихся на фоне своего затонувшего корабля» {1012}. Среди раненых в этом сражении оказался и экспедитор из Сити, рядовой Рональд Колман, служивший в территориальных войсках с 1909 года. Попавшая в ногу шрапнель навсегда сделала его хромым, но, возможно, спасла жизнь, удалив его с театра военных действий. Однако ранение и хромота не помешали ему стать голливудской звездой, как и другим его однополчанам – Бэзилу Рэтбоуну, Герберту Маршаллу и Клоду Рейнсу.

В тот день, 1 ноября, Джордж Джеффрис встретил сэра Томаса Каппера, командира 7-й дивизии. «Вижу, вашей дивизии сильно досталось», – посочувствовал майор. «Так сильно, что и дивизии не осталось почти – а я теперь нонсенс, командир дивизии без дивизии». «Он еще и шутит», – недоумевал Джеффрис в дневнике {1013}. Формирование Каппера потеряло 4/5 личного состава за три недели боев. Примерно та же страшная картина наблюдалась и в других частях британских экспедиционных войск. Из 84 пехотных батальонов сэра Джона Френча в 75 теперь осталось меньше чем по 300 человек, а 18 не дотягивали и до сотни.

Фош, встревоженный очевидной усталостью и упадком духа у британского главнокомандующего, выслал ему в поддержку две французские дивизии и кавалерию Конно, чтобы взять на себя часть фронта Алленби. Любое подкрепление было кстати, однако неподходящее для современных условий снаряжение и форма французской конницы с начала войны ничуть не изменились. Британская медсестра провожала взглядом этот бренчащий и грохочущий копытами отряд: «Всадники с суровыми лицами. <���…> Красочное зрелище – эти яркие мундиры и сияющие кирасы, печальное, но завораживающее» {1014}. Китченер, знавший об опасениях союзников по поводу душевного состояния сэра Джона Френча, предложил на его место сэра Иана Гамильтона. Однако Жоффр и его генералы решили (как ни удивительно) «не менять коней на переправе».

На остальных участках союзного фронта не улавливали всю тяжесть положения дел в Бельгии. Шарль де Голль, снова вернувшийся в свой полк в Шампани, когда затянулась августовская рана, писал в дневнике 1 ноября: «Новости с севера по-прежнему хорошие. Но как же медленно там продвигаются! Сотерн и шампанское к обеду. Очень кстати. Гости. Пьем за наступление. Слышно, как немцы поют в траншеях. Несомненно, церковные гимны. Вот ведь чудаки!» {1015}

В тот же день немцы возобновили атаки под Ипром, подкрепляя их плотным орудийным огнем, большей частью направленным на позиции британской кавалерии. Баварский доброволец Людвиг Энгстлер рассказывал о фронте в письме домой: «Я назвал это письмо “День всех душ”. Боже, какие же глубины скрываются под этими словами – “все души”». Он описывал, как они прорывались к Витшате, где британцы поливали их градом пуль из каждого подвала, из каждого дома. «Нас было слишком мало. Офицеров поблизости не наблюдалось, пришлось отступить. <���…> Это был взвод, который с горечью уходил из этого смертельного места. “Вы еще живы?” – спросил один из уцелевших». В конце концов союзники все-таки потеряли Витшате, а также Месен, и линия фронта снова угрожающе прогнулась, но немцы понимали, что решающая победа по-прежнему не дается в руки. Полковник артиллерии Клоц писал после боев 1 ноября: «Враг повсюду выбит с позиций, но лишь ценой больших потерь с нашей стороны. Прорыва не добились».

Следующий день передышки не принес. Джордж Джеффрис рассказывал об отражении ночной атаки 2 ноября: «Теперь мы увидели немцев совсем близко (луна чуть-чуть светила): они надвигались очень медленно, отшатываясь под нашим огнем, но через несколько шагов возвращались. С ними был барабанщик, который без устали бил в барабан, а теперь вместе с остальными укрывался за деревьями. Я не видел, чтобы он падал, наверное, наши в него не стреляли. Постепенно атака стихла, наш огонь их остановил, но все равно они подобрались неприятно близко» {1016}. 3 ноября командир немецкого корпуса издал приказ, в котором отметил, что его солдаты за три дня взяли в плен около 40 офицеров и 2000 рядовых: «Очевидно, что британцы сдаются под яростным напором. Поэтому я приказываю: доводить атаки до конца под боевые горны и полковые оркестры. Полковые музыканты, играющие во время наступления, будут награждены Железным крестом». Один немецкий солдат описывал попытку прорвать французский фронт к северу от Лангемарка: «Французики взбудоражены… во время первых рывков по нам даже не стреляют. <���…> Потом ни с того ни с сего абсолютно смертельный огонь. На следующее утро нас отозвали. На перекличке оказалось, что наши сильно поредели после этой атаки… Роту практически уничтожили».

К вечеру 3 ноября в штабе ударной группы Фабека рухнули все надежды на прорыв. За три дня группа армий потеряла убитыми и ранеными 17 500 человек, артиллерийские боеприпасы почти истощились. Подполковник Фриц фон Лоссберг, начальник штаба Фабека писал: «События 3 ноября показали… что добиться успеха во Фландрской операции не представлялось возможным». Однако Фалькенхайн и кайзер, по дальнейшим словам подполковника, отказывались признавать действительность. Сам Лоссберг считал, что в свете неудач 1–3 ноября и предшествующих недель лучше было бы свернуть крупные операции на Западном фронте и переключиться на восток, где можно добиться решающей победы над русскими.

Условия в траншеях с обеих сторон стремительно ухудшались, умножая мучения, навлекаемые действиями противника. Бернард Гордон-Леннокс отмечал 4 ноября: «К вечеру полил дождь, да какой – как из ведра. Отвратительное окончание отвратительного дня. Траншеи вырыты в мокрой глине и болотистой почве, так что все еще противнее, чем могло быть, но немного греет мысль, что голландцам не лучше» {1017}. «Наверное, со временем привыкаешь к тому, что лучшие друзья уходят, и считаешь себя счастливчиком, раз ты еще на этом свете», – добавлял он устало {1018}. Шесть дней спустя его убило снарядом.