Валентин Рунов - Генерал Брусилов. Лучший полководец Первой Мировой войны

Первая армейская операция также показала, что сам А. А. Брусилов был не лишен чувства зависти к более удачливым соперникам. В частности, это проявилось при занятии русскими войсками города Львова, когда пальма первенства досталась командующему 3-й армией генералу Рузскому. Позже биограф Брусилова С. Н. Семанов даже напишет, что власть сознательно преуменьшала заслуги прогрессивного генерала, и даже приведет в качестве доказательства его письмо жене следующего содержания: «Ты намекаешь в своих письмах про разные интриги против меня, которые порождаются завистью. Я стараюсь всеми силами души их не замечать, ибо интриги и зависть – очень низменные вещи, уничтожающие человека, я просто борюсь и отгоняю от себя, с божьей помощью, эту пакость… История разберет вскоре после войны, как действительно было дело, а теперь главное – победить. Охотно уступаю лавры Рузскому, но обидно за войска армии» [21].

Казачий разъезд на Буковине.

Но военные историки считают, что Брусилов несколько неверно оценивал сложившуюся ситуацию. Постоянно опасаясь флангового удара из-за Днестра, он не организовал глубокую конную разведку этого направления и искусственно сдерживал наступление своих войск на запад. Также ему инкриминировалось то, что, будучи кавалерийским начальником и имея достаточно много кавалерийских соединений, он не до конца использовал их маневренные возможности. 8-я армия вела фронтальное наступление, не нанося фланговые удары и не ведя параллельного преследования противника в высоких темпах. Семанов утверждает, что это было присуще всем сторонам в начале Первой мировой войны и что этот недостаток смог устранить только вахмистр Семен Буденный в годы Гражданской войны. В то же время данный автор почему-то «забыл» о глубоких кавалерийских рейдах белых генералов Шкуро и Мамонтова и не учитывает тот факт, что развивать наступление в глубину только конницей крайне сложно. Поэтому в годы Великой Отечественной войны широко использовались так называемые конно-механизированные группы.

После выхода войск 8-й армии к Городокской позиции и занятия обороны А. А. Брусилов со своим штабом переехал во Львов, разместившись во дворце бывшего австрийского наместника Галиции. Понимая, что в его руках оказались судьбы тысяч горожан самых разных национальностей и религий, Брусилов своим указом объявил свои требования и то, что притеснений для соблюдающих их не будет, в том числе и в отношении контрибуции. При этом униатский митрополит, враждебно настроенный по отношению к России, по приказу командующего армией вначале был посажен под домашний арест, а затем выслан в Киев. Затем он приказал проверить все тюрьмы и освободить политических арестантов, посаженных австрийскими властями за симпатии к России.

А. А. Брусилов с чинами штаба 8-й армии, август 1914 г.

Занимаясь делами гражданского характера, А. А. Брусилов в то же время готовился и к возможному отражению ответного удара противника. Позже он писал, что «из различных источников разведки мне было известно, что противник, отступивший от Львова… остановился на гродекской позиции, на правом берегу реки Верещица, и что к этим войскам подошли значительные подкрепления, но в каком размере – мне было неизвестно. Я считал, однако, что подкрепления должны были быть серьезными и что противник, конечно, знавший, что 3-я армия пошла на Раву-Русскую, а у Львова осталась лишь 8-я армия, вероятно, сам перейдет в наступление. Эта мысль тем более была вероятна, что мосты на Верещице, разрушенные вначале австрийцами при отступлении, деятельно исправлялись, устраивались новые переправы и несколько сильных авангардов перешло на левый берег Верещицы». В этой обстановке перед командующим 8-й армией стоял вопрос – к какому виду боевых действий готовиться, к оборонительным или наступательным. Поразмыслив, он решил перейти в наступление. Но австрийские войска 28 августа также начали наступление. Вспыхнуло встречное сражение, в ходе которого выяснилось, что противник превосходит по силам русские войска, особенно по количеству тяжелой артиллерии. Кроме того, Брусилов ошибся в отношении направления главного удара противника. «К вечеру выяснилось, что потери наши велики, вперед продвинуться сколько-нибудь значительно мы не могли, – пишет он в своих воспоминаниях. – Все корпусные командиры доносили, что окапываются, причем некоторые из них прибавляли, что сомневаются в возможности удержаться на месте против подавляющих сил противника, его сильнейшего артиллерийского огня и многочисленных пулеметов».

Брусилов приказал войскам оставаться на своих местах и начал подтягивать резервы. Одновременно он запросил о помощи штаб Юго-Западного фронта и штаб 3-й армии. Однако все его просьбы о помощи услышаны не были. Более того, командующий Юго-Западным фронтом в ответной телеграмме посоветовал «тратить боевые припасы, особенно артиллерийские снаряды, очень осторожно». Последнее больше всего возмутило Алексея Алексеевича.

Но еще больше его возмущала неисполнительность отдельных подчиненных командиров. В качестве примера в своих мемуарах он приводит случай с 48-й пехотной дивизией генерала Л. Г. Корнилова, которая, не выполнив его приказ, «была отброшена за реку Щерик в полном беспорядке и потеряла 26 орудий». Чтобы спасти положение на этом участке, Брусилов приказал направить туда 12-ю кавалерийскую дивизию генерала А. М. Каледина. Он пишет: «Чтобы остановить напор противника, генерал Каледин спешил три полка… Но так как спешенные части 12-й кавалерийской дивизии, очевидно, не могли остановить наступавшего многочисленного врага, то в этой крайности Каледин пустил в конную атаку семь вышеперечисленных эскадронов/своего резерва . – Авт. /, которые самоотверженно и бешено кинулись на врага. Эта атака спасла положение: наступавшие австрийцы в полном беспорядке ринулись назад…».

Таким образом, действия 12-й кавалерийской дивизии спасли положение. Но так как свои воспоминания Брусилов писал уже после октябрьских событий 1917 года, состоя на службе у большевиков, он также не мог не «боднуть» и генерала А. М. Каледина. Он тут же пишет: «Я поставил Каледину в вину то, что он вначале спешил семнадцать эскадронов, хотя он не мог не сознавать, что максимум 2000 стрелков не могут остановить не менее двух-трех дивизий пехоты. Вместо этой неудачной полумеры не лучше ли было бы, выбрав момент, атаковать австрийцев всеми 24 эскадронами в конном строю при помощи конно-артиллерийского дивизиона и дивизионной пулеметной команды?» [22].