Георгий Суданов - 1812. Всё было не так!

Военный историк Д.П. Бутурлин также утверждает, что именно полковник Толь предложил «немедленно атаковать <���…> обратив главную громаду российских сил к местечку Рудне. Он представил, что, действуя с быстротою, должно надеяться легко разорвать неприятельскую линию».

По словам Д.П. Бутурлина, «мнение сие принято было всеми единодушно».

А вот это – неправда. Это князь Багратион всегда, не обращая внимания ни на что, выступал исключительно за наступление.

Историк В.М. Безотосный по этому поводу дает очень четкое определение:

«Победила точка зрения Багратиона, поддержанная большинством голосов».

Что же касается Барклая, то он был против этого.

Генерал М.И. Богданович в связи с этим уточняет:

«Последствия показали, что мы не имели тогда верных сведений ни о числе наполеоновых войск, ни о расположении их, и потому весьма трудно судить, какую степень вероятности успеха представлял план, предложенный Толем. Осторожный, хладнокровный Барклай, хотя и считал неприятеля слабейшим и более растянутым, нежели как было в действительности, однако же оставался убежденным, что тогда еще не настало время к решительному противодействию войскам Наполеона».

Итак, Барклай де Толли был против наступления на Рудню. Но при этом, как пишет М.И. Богданович, ему «было известно общее жаркое желание войск и начальников их – помериться с неприятелем и положить предел успехам его» , и к тому же «сам государь изъявлял ему надежду свою, что соединение наших армий будет началом решительного оборота военных действий».

Биограф Барклая С.Ю. Нечаев отмечает:

«Как видим, Барклай находился под очень сильным давлением, в том числе и самого императора Александра, а мнение последнего всегда и во всем было решающим, и ослушаться его было практически невозможно».

Император Александр написал тогда Михаилу Богдановичу:

«Я с нетерпением ожидаю известий о ваших наступательных движениях».

С.Ю. Нечаев уверен – «это был приказ наступать, и никак иначе понимать эти слова императора невозможно».

Генерал М.И. Богданович констатирует:

«Таким образом, Барклай находился в самом затруднительном положении: с одной стороны – собственное убеждение в невозможности противостоять сильнейшему противнику побуждало его уклоняться от решительной с ним встречи; с другой – все окружавшие его, вся армия; вся Россия и, в челе ее, сам государь, требовали, чтобы наши армии заслонили от врага родную землю. Оставаясь в бездействии у Смоленска, невозможно было остановить дальнейшее нашествие французов.

Таковы были обстоятельства, заставившие Барклая де Толли, при объяснении с Толем, изъявить, против собственного убеждения, готовность свою предпринять наступление, но не иначе, как обеспечивая сообщение войск со Смоленском и не подвергаясь опасности быть атакованным с обеих сторон. Для этого, по мнению Барклая, следовало, оставив 2-ю армию у Смоленска для прикрытия московской дороги, двинуть 1-ю против левого крыла неприятельской армии, овладеть пространством между Суражем и Велижем и занять его отрядом генерала Винцингероде. Когда же 1-я армия таким образом утвердится на фланге неприятеля, тогда войска обеих армий должны были направиться к Рудне и действовать сосредоточенными силами».

22 июля (3 августа) Барклай доложил императору Александру:

«Я намерен идти вперед и атаковать ближайший из неприятельских корпусов, как мне кажется, корпус Нея, у Рудни. Впрочем, по-видимому, неприятель готовится обойти меня с правого фланга корпусом, расположенным у Поречья».

На Военном совете 25 июля (6 августа) полковник Вольцоген предложил укрепить по возможности Смоленск и ждать в нем французов. Это предложение явно не согласовывалось с общим мнением о том, что у Смоленска не было выгодной оборонительной позиции.

Генерал М.И. Богданович подчеркивает:

«За исключением Вольцогена, всегдашнего поборника отступления, и самого Барклая де Толли, все члены совета желали решительных наступательных действий, и потому положено было идти соединенными силами на центр неприятельского расположения, к Рудне».

Вышеизложенные обстоятельства дают право историку А.Г. Тартаковскому утверждать, что «в результате горячих дебатов» Барклаю де Толли «был навязан тот способ действий, который в глубине души он не одобрял».

А вот биограф князя Багратиона Е.В. Анисимов четко указывает на то, что «идея движения на Рудню принадлежала Багратиону».

Это следует из письма князя к Ф.В. Ростопчину:

«К великому стыду короля Вестфальского, маршала Даву и Понятовского, как они ни хитрили и ни преграждали всюду путь мне, я пришел и проходил мимо их носу так, что их бил. Теперь, по известиям, неприятель имеет все свои силы от Орши к Витебску, где и главная квартира Наполеона. Я просил министра и дал мнение мое на бумаге идти обеими армиями тотчас по дороге Рудни прямо в середину неприятеля, не дать ему никакого соединения и бить по частям. Насилу на сие его склонил».

А еще Е.В. Анисимов отмечает, что Барклай де Толли в тот момент « явно нервничал ».

Еще бы тут не нервничать, когда все делается совсем не так, как следовало бы…

В.И.Левенштерн, бывший в 1812 году адъютантом Михаила Богдановича, потом рассказывал:

«Я никогда не замечал у Барклая такого внутреннего волнения, как тогда; он боролся с самим собою: он сознавал возможные выгоды предприятия, но чувствовал и сопряженные с ним опасности».

Как видим, все это явно противоречит утверждению А. Мартыненко о том, что Смоленск был «услужливо предоставлен Барклаем для его овладения вражеской армией».

Противоречит это и словам академика Е.В. Тарле о том, что Барклай «решил предупредить нападение на Смоленск и сам двинул было авангард в Рудню, но почти сейчас же отменил приказ».

С.Ю. Нечаев возмущается:

«Полная ерунда! На самом деле не сам решил и не сам двинул. Скорее, Барклай, вопреки собственному убеждению, вынужден был согласиться с мнением военного совета».

Согласился, но с одним условием: не отходить от Смоленска более чем на три перехода – на случай, если Наполеон попытается отрезать русские войска от Смоленска. Это очень важный момент, и мы к нему еще вернемся…

А тем временем князь Багратион, раздраженный всем, что делает Барклай, писал графу Ф.В. Ростопчину:

«Между нами сказать, я никакой власти не имею над министром [Барклаем де Толли. – Авт .] , хотя и старше я его. Государь по отъезде своем не оставил никакого указа на случай соединения, кому командовать обеими армиями, и по сей самой причине он, яко министр <���…> Бог его ведает, что он из нас хочет сделать: миллион перемен в минуту, и мы, назад и вбок шатавшись, кроме мозолей на ногах и усталости, ничего хорошего не приобрели».