Андрей Ведяев - Незримый фронт. Сага о разведчиках

– То есть огромный приток людей в Донбасс начался именно в 1950—1960-е годы?

– После войны. Но в этом притоке, я тебе скажу, были всякие. Когда произошли события в Новочеркасске, то в Кировске – раньше он назывался Крестовкой – тоже была крупная заваруха. На одной из шахт произошел смертельный случай. А ведь сброд был такой – ни родных, ни близких – и этого мужика додумались положить в гроб в чистой спецовке. Всё это стало известно братве, и началась заваруха. И уже через два часа «Голос Америки» во всю кричал о событиях в Крестовке, обстановка нагнеталась так, что четыре дня все шахты не работали. Пока не выявили всех зачинщиков и не начали бить морды этим бандюгам, которые провоцировали людей – наверное, среди них были и оуновцы и все остальные. А еще, там был летний кинотеатр, и падлюка киномеханик из пистолета в толпу стрелял. Так что район был непростой. У меня на шахте “Коммунист-Новая”, а это шахта Коммунистического труда, среди рабочих было 40 человек бывших оуновцев. КГБ, конечно, знал. Часто Гусев Арсений Иванович, начальник КГБ города, звонил мне: “Марат Петрович, товарища такого-то Вы переведите, пожалуйста, на такой-то участок…” Потому что этот товарищ приглядывал за этой публикой. И они вели себя нормально, и работали активно. И даже был такой случай – я уже работал начальником комбината. На шахту “Донецкая-Комсомольская” вдруг приезжают автоматчики и арестовывают главного бухгалтера. Оказывается, этот бухгалтер во время войны был карателем где-то в Белоруссии. После войны, во время колоссального перемещения рабочей силы, он растворился, получил образование и работал бухгалтером. Поехал в Белоруссию – там его кто-то узнал в магазине, сообщил в КГБ, те отследили, приехали и забрали.

– А когда Вы впервые столкнулись с проблемами промышленной безопасности?

– Когда я работал начальником шахты “Коммунист-Новая” – это была очень опасная шахта по внезапным выбросам, в год было 105 выбросов угля и газа. Но за все время у меня ни один шахтер не погиб. А производительность труда была 60 т в месяц – самая высокая по Донбассу (только в “Красноармейскугле” была близкой). У нас было много механизации, автоматики, система конвейеризации. Поэтому приходилось активно заниматься вопросами безопасности – дисциплина была на шахте высочайшая. Не дай Бог во время взрывных работ кто-то посторонний оказывался в шахте – это было ЧП, которое сразу становилось предметом разбора с жесточайшими выводами. А в “Снежнянантраците”, хотя шахты там были не газовые, произошла авария – главного инженера треста сняли с работы, а меня назначили вместо него. А там очень старый угольный район, свои кадры. Оттуда вышел Засядько Александр Фёдорович, министр угольной промышленности СССР и заместитель Председателя Совета Министров СССР. Кстати, мой шофер, который возил меня в “Снежнянантраците”, до войны работал на участке Засядько смазчиком – была такая должность. Засядько, кстати, механик по образованию. Район, конечно, очень интересный, с богатыми горняцкими традициями, но более старый, шахты отработаны, запасов уже не было, и у меня процентов тридцать времени уходило на работу с главным геологом. Мы все время искали дополнительные запасы угля, чтобы продлить жизнь району.

– А что представлял из себя город Снежное?

– В свое время это был угольный город, моногород – других производств там не было. Но плановая система хозяйства позволяла своевременно регулировать процессы трудоустройства людей и жилья. Закрылась шахта № 18 им. Сталина, кстати, ордена Ленина, и Запорожский авиационный завод на базе ее открыл цех по производству лопаток для реактивных двигателей. Цех имел свой вертолет, и они два раза в сутки в Запорожье отвозили эти лопатки. Затем построили в городе завод химического машиностроения – он даже выпускал пароперегреватели для атомной промышленности. Это было плановое использование рабочей силы, высвобождавшейся на шахтах. На базе наших центральных мастерских, где работало свыше 1 тыс. человек, развился станкоремонтный завод – мы купили станины в Москве на «Красном пролетарии», и начали не только ремонтировать токарные станки, но и выпускать новые станки для угольной промышленности. В тресте был кирпичный завод (еще один такой был только в» Интауголь»), и на его базе в городе наладили производство керамзита. Закрывалась шахта – помещения использовали для швейного производства. Это всё было плановое и позволяло использовать рабочую силу. А теперь что? Что теперь с моногородами? Теперь они гибнут. А плановая система нам позволяла их развивать.

– В Снежном ведь расположен легендарный курган Саур-могила, ныне разрушенный.

– Да, там погибло очень много наших солдат. И самими шахтерами был брошен клич: отработать два дня на памятник. В этом месте на 9 мая всегда стихийно собирался народ. Я даже был очевидцем такого случая. Сидит старушка, у неё узелочек, что-то покушать. Я спрашиваю: “Откуда вы приехали?” Отвечает: “Из Челябинска, сын у меня тут погиб”. Всё это брало за душу, и два дня шахтеры отработали бесплатно к 25-летию освобождения Донбасса. Но нужно было разрешение Совмина – послали главу Горисполкома Снежного Лазарева Александра Марковича в Киев, он привез все необходимые документы, заказали у архитекторов проект – и начали строить. В 1967 году на открытии памятника было 300 тыс. человек. Построили туда специально дорогу 16 км от Снежного. Еще был жив Юрий Борисович Левитан – поехали к нему и записали у него приказ Верховного Главнокомандования об освобождении Донбасса. Съехались все генералы, которые принимали участие в этих боях, и встал вопрос: как их принимать? По совету Артёма Фёдоровича Сергеева (приёмного сына Сталина) поехали в Артёмовск, взяли там штабную палатку, поставили, накрыли в ней столы. Не обошлось и без ЧП: когда оставалось 10 дней до открытия, поднимали голову статуи солдата – порыв ветра, голова ударяется о стелу и раскалывается. Сразу связались с консультантами в Киеве, хорошо, что форму они еще не разобрали – отливайте новую. А то бы разбили мою – ведь всё уже было задействовано, отменить ничего нельзя. А старую голову на заводе химического машиностроения – там через замминистра вызвали откуда-то сварщиков, которые могли варить чугун, – сварили, зашлифовали, закрасили, получилась как новая. Поставили ее у входа в музей.

– Я вот думаю, Марат Петрович, сколько же души было вложено в этот памятник, и сколь же бездуховны те «люди», которые сегодня эти памятники уничтожают.

– Да, очень обидно. В этот памятник вложено столько сил. Владимир Иванович Дегтярев, первый секретарь Донецкого обкома, в прошлом тоже горняк, приезжал и лично все контролировал. Помню, уже на завершающем этапе приезжает и говорит: “Я вот был в берлинском Трептов-парке, какие там надписи – а у нас что?” Сразу нашли поэтов… Стоим наверху, а у основания холма сделали киоски, чтобы народ покушать мог. Он спрашивает: “Ну что, водкой будем торговать?” Я говорю: “Ну как же, Владимир Иванович, такое событие, шахтёры нас не подведут, конечно, надо торговать”. Тогда он: “Ну, хорошо, быть по сему – но только под твою ответственность!” И всё прошло на высшем уровне. Так что это колоссальная обида, что теперь всё это уничтожено.