Array Сборник - Штурмовики

– Самолёт загорелся – сгорел?

– Да. Я тут перепутала. Это второй уже случай. Он загорелся в воздухе. С хвоста он горел, сейчас дойдёт до меня… бак, бензин, мотор… я посадила самолёт, выскочила и побежала.

– Вы с парашютом летали?

– Какой там парашют?! Мы же «по земле ходили»! И – в непогоду.

Потом, помню, даже ребята там написали… я иду, когда нашла часть и прилетела обратно, вхожу – там КП, и в коридоре большой плакат: «Лётчица летает – у мужчин выходной!» Они все вернулись, «испанские герои» – а я всё на задании.

Потом уже начала бастовать. 130 вылетов у меня там! Потом ещё на меня кричали:

– Вы хулиганить начали!

А я услышала, что поступили самолёты «Ил-2»…

– Почему начали бастовать?

– Потому что такое отношение! Посылали меня в самые-самые… Помню, в туман! Не знаю, почему он так. Меня и наградил штаб фронта, а не он.

И потом, я уже уходила, а начальник штаба фронта подошёл ко мне и говорит:

– Анна Александровна, ваш брат не Василий Александрович Егоров?

И я отреклась от брата. Я сказала «нет». Повернулась и пошла. А потом сказала это Васе… и он мне говорит:

– Зачем ты так убиваешься?! У меня там были нормальные условия.

Конечно, без семьи, без дома… 10 лет отсидел. Потом ещё 2 года там был… его не отпускали: просили, чтобы остался.

Так вот, я отказалась летать на «По-2»…

– И ушли в УТАП, судя по лётной книжке…

– УТАП – это учебно-тренировочный полк, в Сальянах, на Каспийском море: там переучивались лётчики. Новая техника. Мы туда перелетели с лётчиком Полуниным в кабине «У-2». Втиснулись… спасибо, ещё Булкин нам дал самолёт.

Прилетели туда – одни старые самолёты. Штурмовики же – только появились, такие мощные машины! Хотя они и бронированные, на них гибло столько же, сколько на других типах самолётов. Так вот, там «Су-2», «И-16», «СБ»… в общем, всё старьё собрано. А «Илов», на которых мы все хотели летать, там не было. Зато бензина много. Летайте на здоровье.

Жила там жена лётчика. Двухкомнатную квартиру снимала. Она к нему прилетела из Баку, зная, что он в Сальянах. К ней меня и поселили. Нам сказали, где столовая – так в ней питание было жидкое, для лётной работы негодное. И ребята ходили на реку ловить миног. Меня звали. А они – как змеи, эти миноги! Я думаю: нет, боже мой, буду голодать…

И ничего не купишь, хоть деньги и были (платили зарплату). Всё – по карточкам!

– А на чём вы выбрали летать?

– На всех самолётах, которые там были, кроме «Су-2». Это – единственный, который работал на касторке, на касторовом масле. Тогда говорили – «касторка прилетела, держитесь за животы». А так – выбирали любой самолёт.

– И на« И-16»?

– Мы там даже затеяли бой! Он – такой маленький, замечательный самолётик, такой вёрткий. Стал кружить, а – питание ж плохое! Я еле села… стала вылезать – и упала, голодная. Вот упала – говорю:

– Ребята, пойду с вами, буду есть миног!

Они разжигают костёр, поджарят их немножко – и едят.

– Говорят,« И-163» – очень тяжёлый в управлении, сложный самолёт для освоения…

– Мне – это давалось. Ничего, аж ребята завидовали. Но так получилось – пересела на «Ил-2»…

– А как вам был самолёт Петлякова,« Пе-2»?

– Нет. Петляков мне не нравится. И не летали мы на нём: я только смотрела.

Так вот, 1942 год (не было погонов). Прошла весть такая – ребята говорят:

– Приехал полковник, начальник политотдела 230-й дивизии, набирать лётчиков в штурмовой полк!

К нему – толпа! И я туда несусь. Идёт какой-то в комбинезоне коренастый мужик. Тоже небось туда к нему. Я спрашиваю:

– Скажите, вы не знаете, где полковник Тупанов принимает?

Он так посмотрел…

– Я полковник Тупанов, а что вы хотели?

– Возьмите меня в штурмовики!

Как дурочка…

Он опять посмотрел и говорит:

– Приходите на собеседование, там-то я принимаю.

Я туда пошла. А там ребят – полно! Сидят на завалинке, кто в карты играет, кто чего. А он по одному принимает, с каждым разговаривает, я заняла очередь тоже. Вошла. Полный такой, сидит в форме полковника, с каждым разговаривает, какого-то зачисляет в штурмовую 230-ю дивизию, кого-то – нет. Стал со мной разговаривать. Я настойчиво говорю:

– Товарищ полковник, я его освою! Почему женщины не летают? Есть же женский полк на истребителях!

Ой, нет… ещё не было, не было ещё, чтобы прям женские полки… Только создавались. И я об этом не знала.

– Вы почему пришли?

Я говорю:

– Не почему, а зачем! Я тоже хочу в штурмовую!

– Это далеко не дамский самолёт.

– А что, дамский самолёт – быть разведчиком?!

Так разгорячилась…

– Погибать – тоже не дамское дело!

А он – начальник политотдела 230-й дивизии – сказал: «У меня тоже дочь такая, медик, врач, где-то на фронте, нет писем ни мне, ни матери». Отнёсся ко мне по-доброму. И потом опекал меня по-всякому. А здесь пока: «Нет, нет и нет!»

А ребята уже в дверь постукивают потихонечку… боятся громко стучать. И вот он начал уже говорить про полк, а в конце концов:

– Я беру вас. Через два дня уезжаем, будьте готовы, поездом до Дербента.

В Дербенте стоял 7-й Гвардейский полк. Он входил в 230-ю дивизию. Приехала туда – меня опять встретили в штыки (мол, женщина-лётчик). Потом на спарке дали один провозной. А потом говорят:

– Бегите к боевому самолёту, сделайте полёт по кругу, высота 300 метров, посадка, как обычно.

Я говорю дрезбежащим голосом:

– Товарищ майор, дайте мне ещё один провозной полётик, пожалуйста!

– Нечего. Делайте полёт по кругу.

Техник встретил меня по-доброму. Села. Запустила, полетела. Сделала один полёт. Второй. Посадила, опять пошла…

Над Азовским морем летали, чтобы сделать круг. Аэродром на берегу. Я плавать не умею, боюсь воды: тонула, когда мама полоскала бельё… упала в воду. До сих пор боюсь её, плаваю только около берега.

Полёт: взлетаешь, разворот над морем, второй разворот над морем, третий и четвёртый развороты над морем, потом садишься на аэродром. Слышу – у меня мотор что-то такое после третьего разворота… а потом – остановился! Воды боюсь! Что делать?! Выпрыгивать не буду.

Ну, тут увидела склон горы. Я по этой высоте лечу, снижаюсь потихоньку, только бы мне не бахнуться. Выступает коса (там столько машин в оврагах!), и этот кусочек… и я направила его на этот кусочек – и посадила на колёса, и торможу, торможу, чтобы не свалиться. Вся стала мокрая. Такое состояние…

…потом вылезла на крыло осмотреться: где я, чего я. Смотрю – с аэродрома бегут, и все – в мою сторону. А впереди всех – доктор Козловский. Забрался на гору, говорит: «Голубушка ты моя, живохонькая, слава богу! Молодец, что посадила!»

Никакого разбора, ничего не было.