Array Сборник - СМЕРШ и НКВД

Почему, по вашему мнению, отношение литовского населения к СССР и к советским порядкам изменилось – от дружественного в 1939 году до почти открыто враждебного к лету 1941 года? Ведь основным лозунгом Литвы был: «Без Вильнюса мы не успокоимся!» и только Советы возвратили Вильнюс литовцам. Это же факт, что в 1940 году командующий Литовской армией генерал Виткауткас приказал встречать красноармейцев цветами. И ведь многие литовцы с радостью и воодушевлением принимали Красную армию. Кадры кинохроники тому подтверждение, такие киносъемки нельзя отрежиссировать заранее.

Об этом можно говорить очень и очень долго. Но если коротко… Советская власть не оправдала надежды литовцев. Если в 1939 году все понимали, что только Советский Союз поможет литовскому народу вернуть Вильнюс и Клайпеду, защитит от возможной германской оккупации или польской экспансии, то вскоре настроения большей части населения стали почти диаметрально противоположными. Национализация предприятий и советизация власти положили конец доверию среднего класса к новому строю. Многие уже понимали, что независимая демократическая Литва останется только на бумаге, а реальная жизнь в республике станет точной копией советской российской действительности. И кроме рабочего класса Литвы и части интеллигенции, никто к подобному резкому, а зачастую и трагическому повороту в судьбе нации готов не был. Жирную черную точку в лояльности большинства обычных «нейтральных» граждан к Советам поставила июньская депортация, проведенная по классовому признаку. Эта депортация никогда не была «местной инициативой» и была навязана исключительно Москвой, и как ни пыталось местное советское партийное руководство Литвы избежать подобной горькой участи или хотя бы оттянуть срок проведения выселения буржуазных и националистических элементов из республики – ничего не получилось… Воля Сталина решала все… И многие литовцы разочаровались в советской власти…

А почему вы думаете, что партийное руководство Советской Литвы противилось проведению депортации? На июнь 1941 года демократические институты в Литве еще существовали и не «дышали на ладан». Выселение возможной оппозиции было «идеальным решением» на очередном этапе борьбы коммунистов за умы и сердца народных масс. Тем более все ждали войну с немцами, и избавление от «пятой колонны» – было видимой необходимостью.

Я не думаю, я это знаю. Снечкус был порядочным человеком и не хотел никаких депортаций и всеми силами пытался их избежать. Поздней осенью сорок первого года перед чекистами Литвы, сумевшими уйти на восток после начала войны и собранными под Москвой, выступил лично нарком внутренних дел Литвы старший майор ГБ (впоследствии генерал) Гудайтис-Гузявичус, старый коммунист-подпольщик. И он, не боясь ничего и не пытаясь оправдаться, просто рассказал, как 1 июня 1941 года он и Снечкус специально отправили в годовой отпуск почти 500 местных сотрудников отделов НКВД. Всех направили на отдых в Крым, а в Москву доложили, что поскольку большинство личного оперативного состава находится в отпуске, они просят отменить или хотя бы отложить депортацию до других времен. Но прислали из России свыше 1000 чекистов на проведение выселения, и… результаты вам известны. Вы сами сказали, что вся ваша семья тоже попала под эти репрессивные меры в Каунасе 14 июня 1941 года…

А где вы находились в эти июньские дни 1941 года?

Там же, где и многие мои товарищи-чекисты, в Крыму, в Ялте. Санаторий «Ореанда», принадлежавший наркомату внутренних дел. Привезли нас туда на поезде, до Симферополя. Для многих из нас отдых в Крыму казался сладким сном. Что мы видели в жизни, кроме своих старых домов-лачуг на рабочих окраинах и камер литовских тюрем? А тут – совершенно другой мир, теплое ласковое море, солнце, так не похожее на наше, балтийское. Невиданная нами ранее еда. Красивые девушки, с которыми мы знакомились, при этом краснея и стесняясь своего слабого знания русского языка. Но эта идиллия закончилась восемнадцатого июня, когда поступил приказ – всем литовским чекистам собраться «с вещами на выход». На машинах нас отвезли на ж/д вокзал в Симферополь, мы загрузились в вагоны, и вечером 21/6/1941 наш поезд уже прибыл в Минск. Мы вдвоем с моим товарищем Блохом погуляли по городу, сходили в Еврейский театр на идиш и в час ночи сели в поезд Минск – Рига. И когда к пяти часам утра мы медленно подъезжали к Шяуляю, то я видел, что во многих крестьянских домах вдоль железной дороги горит свет. Еще подумал: наверное, листовки LAF читают, с указаниями к активным действиям. А еще через несколько минут стали бомбить шяуляйский военный аэродром Жокня, на котором размещались истребители, и когда поезд остановился на станции, у меня уже не было никаких сомнений в том, что началась война…

Утро 22 июня. Шяуляйский вокзал. Первая бомбардировка советских военных частей, размещенных в черте города. От Шяуляя до советско-германской границы примерно километров восемьдесят. Что произошло с вами дальше?

Я кинулся к своему дому, который находился недалеко от вокзала. Отец, полуслепой, стоял у калитки и ждал меня. Уже несколько дней подряд он все время проводил возле калитки, чувствовал сердцем, что я появлюсь. Он сказал мне: «Нахман! Возьми твои пистолеты и беги к своим. Если немцы придут, то тебя сразу убьют!» – «А ты с мамой?» – «Нас немцы не тронут. Я у них был два года в плену, хорошо их знаю. Простых людей они убивать не станут». Я в отпуск поехал без оружия, свой табельный пистолет «ТТ» оставил в сейфе, в отделе, но дома у меня хранились в тайнике еще два пистолета. Я взял оружие, свое кожаное пальто, еще какие-то вещи. А потом забрал родителей из дома и повел их на вокзал. На путях «стоял под парами» эшелон для желающих эвакуироваться. Посадил родителей в вагон. Дикой паники еще не наблюдалось. А партийный, советский и комсомольский актив Шяуляя должен был уехать на восток в автобусах, и с ними намеревались отправиться в эвакуацию моя сестра Рахель и брат Песах. А самый младший брат Ицхак находился в это время в пионерском лагере под Палангой. Другой брат, Яков, работал хозяйственником, вольнонаемным в армейском госпитале рядом с Шяуляем. Я простился с родителями в вагоне, вышел на пути и успел заскочить в последний поезд, шедший из Шяуляя в сторону границы, на Тельшай. И больше мне не довелось увидеть своих родных… Выжил только брат Яков.

Почему? Ведь ваши родители уже находились по дороге на восток.

В 1945 году я узнал о судьбах своих родных. Никакой поезд на восток из Шяуляя двадцать второго июня так и не ушел. Оказывается, кто-то из русских заместителей местного начальства позвонил «наверх» и сообщил: «Разводят панику! Пораженческие настроения!» Сразу прибыл отряд армейских «особистов», и людям приказали выйти из вагонов и вернуться по домам. Была отменена и эвакуация партактива. Моего товарища по тюрьме, начальника городского отдела НКВД Мацкявичуса сняли с должности и хотели отдать под суд, с формулировкой «За паникерство». (Он после этого случая так и не вернулся на службу в органы, после войны работал председателем колхоза и стал Героем Социалистического Труда.) Одним словом, никому из Шяуляя выехать не дали! Мои родители были потом убиты литовскими полицаями в гетто. Младший брат так и не выбрался из-под Паланги, и обстоятельства его гибели точно неизвестны. А сестра Рахель и брат Песах погибли при попытке уйти через Латвию в сторону России. Литовцы их застрелили.