Геннадий Ильин - Под лепестком несущего винта. Книга вторая

Слушая их захватывающие рассказы о полётах, я искренне жалел, что не сумел противостоять прессингу властей, и как последняя крыса сбежал с терпящего бедствие корабля. Ребята повысили классную квалификацию, уже выполняли перехваты в сложных метеорологических условиях, садились при минимуме погоды, и спокойно, как днём, летали ночью на новой технике. Не запаникуй я, не прими опрометчивого решения – был бы сейчас с ними и чувствовал бы себя человеком. Но поезд ушёл. Вот он, локоток, а не укусишь.

Щемящее чувство тоски саднило моё сердце, пока я работал с военкорами. Меня ещё помнили, здоровались, интересовались, как оказался в этих краях, и ничуть не удивлялись, когда узнавали, что работаю в « Боевой тревоге». Знали о моём пристрастии к журналистике. Одни одобряли, другие говорили с пренебрежением:

– Променять полёты на щелкопёрство? Что ж, дуракам закон не писан…

Мне с сожалением сообщили, что обожаемый нами майор Прошкин с его всеизвестным «ибитть» пол – года назад ушёл в отставку, уступив место наступающему на пятки молодому поколению. Я ещё не забыл, как летал с ним на спарке и как однажды он показал домик в Тосно, в котором жили его родители.

– Уволюсь в запас – обязательно вернусь сюда, – грозился он, тыкая пальцем в пол кабины. – С земли буду следить, как вы летаете, чертенята.

Приезд в Сиверскую меня взволновал не только потому, что здесь я впервые соприкоснулся с боевой авиацией и оставил своих друзей. Очень хотелось узнать, как поживает моя промокашечка. Меня, как вора, притягивало к себе место преступления. И хотя ничего противозаконного я не совершал, чувство неосознанной вины перед Леночкой оставалось. В душе я побаивался встречи с ней и долго колебался, идти в воскресенье в офицерский клуб, или остаться в гостинице. Но появился Голубков с женой под крендель и рассеял все мои сомнения:

– Ты что, дружище, в монахи записался? Пошли на танцы, тряхнём стариной.

Летом в клубе сделали ремонт, и он выглядел конфеткой в нарядном фантике. Остальное почти не изменилось. Тот же оркестр, та же обстановка, те же люди, разве что лица другие. Я внимательно разглядывал публику, выискивая знакомых, и натолкнулся на широкую, приветливую улыбку. Сердце ёкнуло и тревожно забилось, когда я узнал в ней самую близкую подругу Леночки. Неужели и она где – то рядом? Завороженный зовущим взглядом, я, как кролик, двинулся навстречу удаву, не в силах противостоять несокрушимому гипнозу.

– Господи, – сказала она, подавая мне руку, – явление Христа народу. Какими ветрами? По агентурным данным ты должен быть в совершенно противоположной стороне.

– Попутными, Мариша, попутными, – исследовал я пространство за её спиной. Она это заметила и тотчас отреагировала:

– Не ищи. Леночки нет. Замуж вышла Леночка и укатила в Эстонию.

– Вот как, – с облегчением вздохнул я, – рад, что у неё всё устроилось, – и в свою очередь спросил:

– А ты – то, как здесь оказалась?

– Странный вопрос. Да с тобой решила встретиться. Что – то мне подсказало, что сегодня я обязательно тебя увижу, – рассмеялась девушка. – А если серьёзно, то куда, кроме вашего клуба, можно пойти? Здесь столько романтики, а вокруг ходят заблудшие и холостые души лётчиков.

Я внимательно посмотрел на Марину:

– Ты что, влюбилась?

– Какие глупости. Влюбиться можно только раз, и я это давно уже сделала. А теперь мальчиков я разделяю на две категории: или они мне нравятся, или нет.

Забавно. Прямо философия какая – то.

Оркестр заиграл « Маленький цветок», танго, под звуки которого я познакомился с Леной, а теперь танцевал с её подругой. Серое платье плотно обтягивало высокую грудь Марины, и из – под его выреза, образуя соблазнительную ложбинку, виднелись аппетитные края белых булочек. «Вот бы откусить небольшой кусочек», – с озорством подумал я, с наслаждением прижимаясь к холмам девушки. Наши щёки почти соприкасались, и я с удовольствием вдыхал тонкий, волнующий аромат незнакомых женских духов. Ещё с первой встречи я интуитивно уловил, что она готова со мной подружиться, но отдал предпочтение Лене, и этим всё было сказано. Теперь Лены между нами не было, и путь к сближению с ней стал открытым. Так я себе воображал, осторожно, как бы случайно прикасаясь пальцами к копчику Марины. Именно там, говорят, находится одна из эрогенных зон женщины.

– Ну, а как на семейном фронте, всё в порядке?

– Лучше не бывает. Жена – красавица, сын – чудесный, работа по душе, – что ещё нужно нормальному человеку? – приосанился я. – А чем занимаешься ты?

– Устроилась библиотекарем. В прошлом году попыталась стать студенткой педагогического института, но не прошла по конкурсу.

– Не расстраивайся, какие твои годы. Захочешь, обязательно поступишь.

– Я тоже так думаю.

Весь вечер мы не отходили друг от друга, болтали про всякую чепуху, вспоминали забавные случаи, и Марина под заключительные звуки прощального вальса попросила проводить её домой.

– Надеюсь, дорогу не забыл?

Хрустел под ногами сухой декабрьский снежок, огромным фонарём светила полноликая луна, и Млечный путь широкой рекой уходил в бесконечно манящие космические дали. Всё было так же, как и два года назад, только теперь место Леночки занимала её подруга.

Мы свернули направо и остановились у калитки частного владения. Совсем рядом, метрах в пятидесяти, виднелся дом, в котором жила моя подружка и где я провёл немало приятных минут. К сожалению, времени остановиться не прикажешь.

– Если ты думаешь, что останешься у меня до утра, то заблуждаешься, – услышал я неуверенный голос попутчицы и по её тону понял, что придётся заночевать. Нужно было найти только повод, чтобы она могла оправдаться перед собой в неприличном, но уже принятом ею решении.

Рассмеявшись, я ответил:

– Неужели за два последних года традиции гостеприимства в Сиверской изменились? Чаем – то хоть угостишь?

– Ну, разве что чаем, – поколебалась она и отворила калитку.

Мы взбежали на крыльцо, Марина достала ключ, и я понял, что в доме никого нет. Меня это вполне устраивало. Не люблю встречаться с родственниками своих действующих и потенциальных любовниц. И если в силу обстоятельств это происходит, возникает ощущение, что меня рассматривают под микроскопом.

– Славное гнёздышко, – раздевшись, осмотрелся я.

В центре большой комнаты, прямо под абажуром, стоял овальный стол, покрытый голубой скатертью и окружённый хороводом стульев с резными спинками. Напротив окна прислонился к стене диван в мягкой бархатной обивке, прямо по курсу глядело на меня трюмо, а сбоку слева высилась горка, за стеклом которой, как в витраже, были выставлены для всеобщего обозрения произведения хрустальных и фаянсовых дел мастеров. Пол застилал роскошный китайский ковёр с высоким ворсом. Помедлив, я сбросил и ботинки.