Юрий Пушкин - ГРУ в Германии. Деятельность советской военной разведки до и во время объединения Германии

«Хотя курсантам присваивались военные звания, но они ходили в штатском. На трехгодичном курсе учились шесть дней в неделю сорок четыре часа: четырнадцать часов языка, двенадцать часов оперативной работы, восемь часов политики и страноведения, четыре часа научного социализма, четыре часа физкультуры и спорта и два часа военной подготовки. В их распоряжении имелось две библиотеки: абонемент со многими иностранными изданиями, запрещенными в Советском Союзе, и читальный зал с секретными оперативными материалами КГБ и диссертациями, такими, как «Особые черты британского национального характера и их использование в оперативной работе» Михаила Любимова».

«Каждые полгода студенты неделю жили в Москве на «вилле» — оперативном учебном центре, возглавлявшемся генералом. Там они проходили индивидуальную и групповую подготовку: вербовка агентов, встречи с агентами, обнаружение слежки, моментальная встреча, использование тайников и другие оперативные приемы». [11]

Мое сближение с сотрудниками группы связи началось чисто случайно после беседы, когда мы нашли общих знакомых из KИ, так как примерно 30 % моего учебного курса продолжили свою учебу в КИ после окончания учебы в Военном институте иностранных языков. Не менее важным при этом сближении был тот факт, что несколько сотрудников группы КГБ были моими ровесниками.

Было также очень интересно, что один из офицеров КГБ, некий майор Кощеев, перед его переводом в Магдебург служил в областном управлении КГБ в моем родном городе. К его тогдашней компетенции относился также контроль над самым большим промышленным предприятием тамошнего региона, который обозначался как ПЗХО (Пермский завод химического оборудования), но в действительности производило различные модификации ракетных комплексов, которые на Западе известны под наименованиями SS-24 и SCUD. Мой отец работал в этом предприятии как конструктор. Как правило, деятельность Кощеева состояла в контроле кадров, у которых был доступ к оборудованию и тайным документам. Так, моя мать как жена «секретоносителя» не могла поехать даже в турпоездку в Болгарию. Как я узнал позже, Кощеев в 1989 году после окончания его командировки в Магдебурге снова был отправлен в этот город, где он служит в областном управлении КГБ и занимается наблюдением за иностранцами.

Группой связи КГБ в Магдебурге руководил некий полковник Серпокрылов. Рассказывали, что он перед своим назначением на пост начальника группы в Магдебурге был резидентом в США. Серпокрылову было шестьдесят лет, и в разговорах его перевод в Магдебург связывали, прежде всего, с его возрастом, хотя не исключалось также, что этот перевод мог быть и наказанием.

Относительно дружеские отношения возникли у меня с еще двумя другими сотрудниками группы связи КГБ — капитаном Юрием Маларчуком и старшим лейтенантом Андреем Орловым. Я говорю относительно дружеские отношения потому, что до последнего мгновения нашего знакомства сохранялась определенная доля недоверия и опаски. К сожалению, нам троим постоянно приходилось считаться с тем, что кто‑то доложит о нашем знакомстве «наверх». Оба они вели себя по отношению ко мне вполне свободно и никогда не пытались прятаться за таинственным имиджем офицера КГБ. Со временем оба начали рассказывать о своей работе в Москве. Это было очень интересно, так как речь шла о контроле над новыми образующимися тогда политическими движениями и партиями, то есть, о людях из самых различных слоев культурной, политической и экономической жизни. Очень часто наши беседы переходили в самые острые споры, в которых я сначала участвовал только очень осторожно, опасаясь возможных ловушек. Но со временем я начал понимать, что моим обоим собеседникам нет никакого смысла «подставлять» меня.

С тех пор образовался особенный фундамент доверия, который позволил зимой 1990 года перейти к неофициальному обмену информацией. С моей стороны это были сведения военного характера, с их стороны это была политическая информация. В принципе, деятельность группы связи КГБ концентрировалась на получении политических сведений. Сведения военного характера были важны для них только в форме общих аналитических справок. Разведпункт же ГРУ преимущественно интересовался военными сведениями. Но после событий в октябре 1989 года в ГДР объем ориентированных на политику заданий для разведпункта ГРУ увеличивался скачкообразно, потому что центральное руководство ГРУ не хотело отдавать весь пирог соперникам из КГБ. Зимой 1990 года все разведпункты ГРУ получили новые списки заданий, которые содержали исключительно задачи политического характера. Этот факт вызвал ряд трудностей в разведпунктах ГРУ, и это касалось, прежде всего, разведпункта ГРУ в Магдебурге, так как такие изменения основных направлений работы потребовало также приобретения новых источников. В этих условиях мой тайный обмен информации с двумя сотрудниками группы связи КГБ способствовал укреплению моего положения в разведпункте ГРУ.

Но при составлении информационных сообщений мне следовало быть очень осторожным, не привлекать излишнего внимания и выдавать происхождение сведений в моих докладах за взятое из средств массовой информации, чтобы руководство разведпункта ничего не заподозрило. Это было проблематично, потому что сведения, которые я получал от Маларчука, были очень конфиденциальными. Так, к примеру, он получал много информации из конфиденциальных источников в Техническом университете Магдебурга, которые усердно сообщали о слухах, разговорах и событиях в студенческой среде. Само собой разумеется, внося эти данные в свои доклады, я должен был стараться указывать их источником средства массовой информации. До зимы 1990 года магдебургский разведпункт старался избегать вербовки студентов. Но из‑за изменения отношения к получению сведений политического характера разведпункт ГРУ тоже начал проводить мероприятия в новом направлении, и скоро ей удалось наладить контакты с одним студентом, который, как и некоторые другие, был направлен из Брауншвейга для учебы в Магдебургском университете по обмену. Но это уже другая история.

Впервые к этому человеку подошли уже в начале 1989 года. Оперативный офицер, обрабатывавший этого студента, попросил о разрешении на вербовку, но получил отрицательный ответ. Отказ центра основывался на том, что этот студент был абсолютно бесполезен с точки зрения получения сведений военного характера. Больше того, над оперативником стали смеяться и ему в шутку советовали завербовать пару продавщиц из продовольственных магазинов, если он не знает, чем ему заняться. Но зимой центр вспомнил об этом студенте и потребовал от того офицера его вербовки.