Юрий Модин - Судьбы разведчиков. Мои кембриджские друзья

На Лубянке нашим специалистам было дано срочное задание установить, в чем заключалась эта ошибка. Они очень внимательно просмотрели все телеграммы из Нью-Йорка и отобрали две. Действительно, шифровальщик нашего вашингтонского посольства допустил в 1942 году серьезную ошибку, которую проглядел его начальник. Израсходовав запас одноразовых перешифровальных таблиц для шифровки телеграмм в Центр, он использовал одну из них дважды. Нарушение существующих правил объяснилось задержкой дипломатической почты, курсирующей между Москвой и Соединенными Штатами, которая в то время отправлялась морским путем. Капитан корабля, на котором находилась диппочта, содержащая новый запас перешифровальных таблиц, решил задержаться в английском порту из-за повышенной активности немецких подводных лодок в Северной Атлантике.

Руководители МГБ спросили своих экспертов, сколько американцам понадобится времени, чтобы расшифровать весь текст обеих телеграмм при наличии имеющихся в их распоряжении средств. «Несколько лет», — ответили эксперты, но их прогноз оказался фантастически оптимистичным. Виновники допущенной ошибки были сурово наказаны. Большего Центр ничего не мог сделать.

Мы не знали, как выйти из сложившейся ситуации. Конечно, следовало бы прикрыть нашу агентуру, но это оказалось совершенно невозможно, учитывая всю широту сети, которую мы создали во всем мире после войны.

И опять на помощь пришел Филби. Бёрджесс дал нам знать, что Ким познакомился с Мередитом Гарднером, который с каждым днем все ближе подбирался к нашему секрету. Между Гарднером и Филби установились такие хорошие отношения, что последний мог заходить в рабочую комнату Мередита и ежедневно наблюдать за продвижением расшифровки.

Теперь мы знали, что «Венона» может порвать нашу сеть в любой момент и установить имена некоторых, а, может быть, и всех наших кембриджских агентов. Но благодаря дружбе Филби с Гарднером, мы понимали, что будем предупреждены заранее, и рассчитывали держать ситуацию под контролем до самого последнего момента, чтобы вовремя спасти наших агентов.

Разоблачение кембриджской пятерки неумолимо приближалось, но мы пока еще держались на плаву. Инстинкт подсказывал мне, что игра скоро закончится. Психологически я готовил себя к спасению из обрушивающихся руин всего, что только будет возможно. Мысль о том, что наши кембриджские друзья могут провести свою жизнь в тюрьме, постоянно угнетала меня.

В конце 1950-х годов МГБ находилось в блаженном неведении о том, что в глубине далекой Австралии вот уже десять лет как действовала радиостанция, которая занималась перехватом практически всех радиопередач — гражданских, дипломатических и военных, — которые велись между Советским Союзом и рядом других стран, в особенности Соединенными Штатами.

Благодаря этому, к 1945 году в архивах союзников накопилось великое множество информации. Но о ее подлинной ценности никто из наших противников знать не мог, так как ее надежно хранил код, которого они расшифровать не могли.

Нашему агенту Дональду Маклину, первому секретарю британского посольства в Вашингтоне, удалось заполучить один очень интересный документ. Это была справка о двух телеграммах, направленных Черчиллем президенту Гарри Р.Трумэну 5-го июня 1945 года под официальными номерами «72» и «73». В этих двух сообщениях британский премьер-министр отвечал на вопросы Трумэна, державшего его в курсе переговоров между Сталиным и американским послом особых поручений Гарри Гопкинсом — ближайшим другом и самым надежным советником президента Рузвельта. Война закончилась победой союзников, и Гопкинс, несмотря на смертельную болезнь, приговорившую его к смерти зимой следующего года, в последний раз поехал в Москву для переговоров со своим «добрым старым другом» Сталиным, к которому якобы питал искреннее уважение.

Переговоры между Сталиным и Гопкинсом в основном касались судьбы Польши, а точнее шестнадцати представителей «Армии Крайовы» (АК), которые вылетели рейсом Варшава — Лондон, но были перехвачены и доставлены в Москву, где советское правительство задержало их на неопределенное время. В результате переговоров, которые проходили в течение недели в непринужденной обстановке, как Гопкинс, так, надо полагать, и американский президент, остались довольны позицией Сталина, великодушно заявившего, что его устроит в Польше «любое правительство, приемлемое для польского народа и дружелюбно расположенное к правительству Советского Союза».

Это туманное заявление удовлетворило Трумэна и Гопкинса, но отнюдь не Черчилля. В своих телеграммах от 5 июня к Трумэну британский лидер в довольно решительных выражениях высказал свою точку зрения. Каков бы ни был, по его мнению, результат предстоящих выборов в Польше, Сталин вовсе не намерен освободить заложников АК. Поэтому вне зависимости от грядущих событий союзники должны всеми силами стоять за поляков и всячески их поддерживать. Черчилль считал, что Трумэн станет плохо выглядеть в глазах мирового общественного мнения, в том числе и русских, если создастся впечатление, будто польский вопрос получил свое решение.

Краткое изложение этих телеграмм, которое мы получили, имело для нас очень важное значение. Теперь мы заранее были предупреждены, что англичане не согласятся с компромиссом Гопкинса — Сталина по польскому вопросу на Потсдамской конференции, которая открывалась в следующем месяце.

Благодаря своей работе в посольстве, «Гомер» имел доступ к содержанию телеграмм, адресованных его премьер-министром Белому Дому, и лично передал их своему связному «Генри» в его нью-йоркской квартире. Поскольку жена Маклина продолжала жить на Манхэттене в доме у своей матери и к тому же оказалась в положении, он имел возможность часто ездить в Нью-Йорк.

Но в это время наша до сих пор надежно действовавшая система неожиданно дала осечку. Наш шифровальщик в Нью-Йорке, зашифровывая справку» Гомера» с комментариями «Генри» допустил ужасную оплошность. По глупости или нерадению, а может быть, по обеим причинам сразу, он обозначил в своей телеграмме внутренний код английского МИДа, проставленный в оригинале, принесенном Маклином. Имея перед глазами этот код, самый неопытный сотрудник, в чьи руки могла попасть телеграмма, за считанные часы определил бы ее происхождение из английского посольства в Вашингтоне. Создалась напряженная ситуация. Все равно если бы нам подложили бомбу с часовым механизмом, которая через четыре года мощным взрывом разрушила нашу агентуру.

Через четыре года… А между тем всего через восемь дней после отправки в Москву материалов «Генри», ФБР напало на след Маклина.