Алексей Шишов - Казачество в 1812 году

Теплой одеждой (обмундированием) в рядах Великой армии запаслись только польские войска, не понаслышке знавшие о русских зимах и морозах. Но эти беды были для наполеоновского полчища еще впереди. Расчеты императора-полководца Наполеона на «блицкриг» уже улетучились.

Неаполитанский король Мюрат пытался как-то наладить отношения с противной стороной, чтобы решить главный для него вопрос: сделать все возможное, чтобы казаки разъездами, отрядами и целыми полками «перестали досаждать ему». Они день за днем подтачивали и без того слабеющую силу мюратовских резервных кавалерийских корпусов. Да и к тому же большая половина кавалерии Великой армии пала на Бородинском поле, которое стало для нее огромным кладбищем. Такого кладбища Европа в последующие времена с их обилием войн не знала.

Мюрат, пользуясь правами, данными ему императором на ведение переговоров, отправил в русский лагерь польского полковника Уминского, своего доверенного человека. Ему была поставлена задача «уловить» состояние кутузовской армии и добиться встречи с атаманом Матвеем Платовым, призвавшим в Тарутинский лагерь 26 полков и шесть конных орудий Донского ополчения. Неаполитанский король предчувствовал, что если не сегодня, то завтра вся эта масса казачьей конницы обрушится на авангард наполеоновской армии.

Полковнику Уминскому удалось повидаться с генералом от кавалерии Платовым: тот от встречи не отказался, хотя предлоги к тому виделись. Матвей Иванович на беседу пригласил казачьих полковых командиров. Они откровенно заявили посланцу короля Неаполитанского, самому прославленному вождю наполеоновской кавалерии и потому уважаемому ими маршалу Франции:

– Вы от войны устали, а мы только теперь всерьез за нее принимаемся. Ваши повозки, добычу, багаж, пушки – все это мы у вас отберем…

Польскому полковнику дали возможность насмотреться на жизнь русской армии в Тарутинском лагере. И особенно оценить состояние полков казачьей конницы, как на те, что отступали от берегов Немана, так и на те, что только-тольке совершили редкий марш-бросок с берегов Тихого Дона. Уминский, возвратившись к своим, сказал в штаб-квартире маршала Мюрата: все, виденное им в лагере фельдмаршала князя Кутузова, свидетельствует о благосостоянии и мужестве армии русских. Такие люди военные от боя не прячутся, а ищут его…

Жизнь в лагере наполеоновского авангарда напоминала жизнь осажденного врагом со всех сторон гарнизона, тающего с каждым днем. Мемуарист Роос со всей откровенностью, не сглаживая острых и потому тягостных углов, писал:

«У каждого дня есть своя забота. Эта истина сказывалась на нас во многих отношениях. Ежедневно по утрам отправлялись отряды в поиски за кормом и съестными припасами. Вечером они возвращались, принося с собой вначале порядочное количество ржи и соломы, а потом все меньше и меньше, терпя постоянный урон людьми и лошадьми от нападений вооруженных отрядов крестьян и казаков. Под конец посылались даже пехотные отряды и пушки. Сражаясь, приходилось им отбивать то немногое, с чем они возвращались в лагерь, и за это они расплачивались потерей людей и лошадей.

Эти фуражировки настолько ослабили наши и без того незначительные силы, что кавалерия потеряла вследствие этих посылок половину своих людей и лошадей».

Мемуарист Роос был полностью прав в таких рассуждениях. «Малая война», огня в которую подливали армейские партизанские отряды, основу которых составляли казачьи сотни и полки, истощали военную силу императора французов, досиживавшего последние дни в Московском Кремле и каждый день обозревавшего с высоты кремлевской стены пепелище первопрестольной столицы Московского государства.

Теперь «жалкие арабы Севера», они же «степные осы» России все больше и больше страшили Наполеона своей непредсказуемостью в действиях. Можно сказать и другое: атаман Войска Донского полный кавалерийский генерал Матвей Иванович Платов еще не показал, на что способно казачество в священной Отечественной войне под его водительством.

О том, как против французов шла «малая война», император Наполеон знал по тем каждодневным докладам, которые составлял для него главный штабист Великой армии маршал Бертье. В каждом таком докладе слово «казак» мелькало не раз. О потерях же казаков почти ничего не говорилось. Зато говорилось о их «разбойных» делах и взятых ими трофеях.

…Предчувствовали ли завоеватели, что «регулярные» бои в Русском походе Бонапарта вспыхнут с новой силой с наступлением холодов, то есть осенью с ее заморозками по ночам? И что такие столкновения начнутся не на флангах Великой армии, а на подступах к захваченной Москве?

Если верить французским мемуаристам, такое действительно ожидалось в преддверии русской зимы, с которой в рядах европейской «армады», вторгнувшейся на территорию государства Российского, знакомы были разве что поляки, жители герцогства Варшавского. Они к тому же находились в более выгодном положении, чем их излишне самоуверенные союзники: что такое казаки в России и что от «степных ос» следовало ожидать, поляки знали, исходя из долгой истории Речи Посполитой, очень давно. Уж что-что, а панская Польша с вольным казачеством навоевалась, как говорится, вдоволь.

В наполеоновском стане постепенно исчезали надежды на благополучный для имперской Франции мир с Россией. Яснее всего это чувствовалось в войсках авангарда Великой армии, стоявшего на биваках напротив Тарутино, на реке Чернишне. Офицеры маршала Иоахима Мюрата писали о том, что казачьи офицеры, с которыми они иногда переговаривались на передовых постах, откровенно говорили, что их государь ни за что не согласится на мир, пока чужеземцы будут в их стране, и что зимой начнется новая военная кампания.

Неаполитанский король словно чувствовал, что беда придет к его резервным кавалерийским корпусам на реке Чернишне из-за леса. Если верить мемуаристу Гриуа, перед сражением Мюрат три дня приказывал вечером отправлять с передовой линии подальше в тыл экипажи с багажом, лошадей и все прочее, что могло стать для войск помехой в ночном бою. Но поскольку ночи проходили спокойно даже на аванпостах, все это утром привозилось обратно. Такая мера предосторожности утомляла людей и лошадей, и они за три дня научились чувствовать себя после этих тревог в полной безопасности, что сыграло с мюратовцами самую злую шутку.

Несколько раз казаки из полков авангарда Милорадовича пробирались через лес на его противоположную опушку. Оттуда они могли в безопасности наблюдать жизнь вражеского лагеря, видеть расположение в нем сторожевых постов, войсковых биваков, батарейные позиции. Известен случай, когда казачья партия во главе с сотником Урюпинским зашла даже далеко в тыл расположения авангарда Мюрата, не будучи при этом обнаруженной.