Олег Хлобустов - КГБ СССР. 1954–1991 гг. Тайны гибели Великой державы

Вот о чем, оказывается, мечтала — нет, разумеется, не вся, но некоторая, — часть российской интеллигенции в августе 1918 г.!

Да и в написанных в далеком 1923 г., но впервые опубликованных после смерти всех участников описываемых событий, мемуарах Мельгунов более откровенно признавал, что летом 1918 г. был выработан единый план действий между Антантой и СВР с Национальным центром: «две задачи стояли на очереди — надо было договориться с союзниками, дабы интервенция не носила характера оккупации(выделено мной, — О.Х.), и убедить в бессмысленности всех продолжавшихся переговоров с большевиками… Мы были уверены, что последует более или менее мощный десант, около которого могут сгрудиться русские силы. Мы были уверены, что выступление чехов является как бы выполнением выработанного плана».

Моя задача облегчается тем, что в 2004 г. «Воспоминания и дневники» С.П. Мельгунова впервые были изданы в Москве, через 41 год после их парижского издания и через 47 лет после смерти их автора.

Уже в 1927 г. Мельгунов приводит и следующий красноречивый факт: архангельский антисоветский переворот в августе 1918 г. был совершен… «прорвавшимися туда из Петрограда офицерами при содействии британской разведки(выделено мной, -О.Х.), а также вологодской группы «Союза возрождения России».

Такова была «мирная», по выражению Солженицына, работа «демократических» заговорщиков!

Генерал К.И. Глобачев, который до сентября 1918 г., по его собственному признанию, «работал по информации в одной из тайных организаций», то есть вел разведку в Петрограде, признавал «заговоры и попытки к восстаниям раскрывались один за другим», о чем мы уже упомянули выше. «Во многие учреждения проникали в качестве служащих агенты Белого движения, приносившие колоссальную пользу контрреволюционным организациям, и власть [большевиков] от них очистилась значительно позже, когда системой массового террора была почти совсем парализована контрреволюционная работа. Но все-таки, даже в самые тяжелые моменты этого террора, в разгар Гражданской войны, связь белого фронта с подпольными контрреволюционными организациями в тылу большевиков существовала»[8].

Возникает закономерный вопрос: почему бывшие руководители Гражданской войны в России столь откровенны в своих мемуарах?

Думается, ответ на него состоит в том, что они писали для истории, надеясь, что суд потомков все расставит по своим местам, воздав должное и «правым, и виноватым».

Приведем еще несколько свидетельств Глобачева, хотя об этом же писали и И.А. Деникин, и В.В. Шульгин и многие другие оказавшиеся за рубежом руководители и вдохновители «белого движения».

«…Некоторая часть строевого офицерства смотрела на Гражданскую войну как на источник личного быстрого обогащения… Беспринципная часть офицерства обращала отнятое [у населения] в свое личное пользование, и не только часть рядового офицерства отличалась этим, но и некоторый командный состав, до командующих армиями включительно….

Война была исключительно партийной: кадеты и эсеры оспаривали власть над измученной Россией у большевиков, которые были и счастливее их и способнее(выделено мной, — О.Х.), что и доказали тем, что быстро ее захватили после падения монархии….

Многие офицеры Добровольческой армии по своей беспринципности, разнузданности и жестокости мало чем отличались от красных…»[9].

Разумеется, приведенные и многочисленные иные свидетельства не умаляют масштабов трагедии Гражданской войны для народов России. Они лишь указывают конкретно на еще одного действовавшего исторического субъекта, отнюдь не менее большевиков повинного в развязанном кровопролитии.

Или этого не хотят признавать адепты и апологеты творчества А.И. Солженицына?

Парадоксально, но факт — и до 1991 г., и многие годы позднее, хотя французская историография Октябрьской революции является специальностью и темой докторской диссертации бывшего «советского» историка Ю.Н. Афанасьева, — эти свидетельства были намеренно исключеныиз отечественной историографии Гражданской войны в России.

И внимательных читателей и «Архива русской революции» и переизданных мемуарных сборников «Минувшее» и «Былое» ждет немало интересных находок, откровений современников и непосредственных участников рассматриваемых событий, якобы неизвестных нашим «маститым» историкам, включая «академика» А.Н. Яковлева и свежеиспеченного «историка» Д.А. Волко-гонова.

Имейте хотя бы мужество, чтобы, подобно Мельгунову, честно признать: Виновны! Виновны в сокрытии правды. Виновны в том, что промолчали (и молчим) о лжи. В том, что отказались «жить не по лжи!».

В предисловии к воспоминаниям Мельгунова, согласно их названию, «писанным во внутренней тюрьме ВЧК в сентябре 1918 г.»(!)есть одно интересное свидетельство: «Справедливость требует сказать: сажали меня часто большевики в тюрьму за «контрреволюцию», но всегда давали возможность работать, допуская широкую передачу книг и письменных принадлежностей».

В воспоминаниях жены историка П.Е. Мельгуновой находим и еще одну любопытную подробность: накануне открытия судебного заседания в здании нынешнего Политехнического музея главный обвинитель… освободил до суда всех обвиняемых.

Или еще один пример. Солженицын пишет: «А была спекуляция (курсив А.И. Солженицына), совершенно политического характера, как указывал декрет Совнаркома… от 22.7. 1918 г.: «виновные в сбыте, скупке или хранении для сбыта в виде промысла продуктов питания, монополизированных Республикой (крестьянин хранит хлеб — для сбыта в виде промысла, а какой же его промысел?? — А.И. Солженицын), — наказываются лишением свободы на срок не менее 10 лет, соединенные с тягчайшими принудительными работами и конфискацией всего имущества».

Стоп! — скажем мы себе и обратимся к тексту указанного автором Декрета. И читаем: «…виновные в скупке, сбыте или хранении с целью сбыта в виде промысла…».Улавливаете разницу?

То есть в декрете описан состав преступления спекуляции

— скупка и сбыт в целях наживы отнюдь не производителем, так что глубокомысленное замечание Александра Исаевича о «промысле крестьянина» — не спекуляция же его промысел!? — сразу же теряет его смысл, оказывается, что называется, «ни к селу, ни к городу».

(В рукописи 1989 г. я писал далее, что сегодня уже представляется явным анахронизмом:

«Возможно, кто-то все же усомнится в нравственности борьбы со спекуляцией. Тогда предложим ему простейший эксперимент: выйдите на улицу и каждому встречному задайте один лишь вопрос: Как Вы считаете, должны ли привлекаться к ответственности лица, скупающие товары первой необходимости по низким ценам и перепродающие их втридорога?