Михаил Толочко - Военные разведчики XX века

По оценкам Пентагона, ущерб, нанесенный Праймом радиошпионскому союзу США и Англии, составил один миллиард долларов. На протяжении десяти лет Прайм передавал в КГБ подробные сведения о структуре ЦПС, расположении его станции перехвата, личном составе и о многом другом. И хотя в ЦПС в это время работало менее десяти процентов от шестидесяти восьми тысяч двухсот трех сотрудников, официально числившихся на тот момент в АНБ, англичане рассматривались в США как надежные партнеры и имели привилегированный доступ ко всей информации, которой обладала АНБ. Имел этот доступ и Прайм. Кроме того, в течение года работы в Челтнеме Прайм получал для ознакомления совершенно секретные данные об успехах и неудачах ЦПС в дешифровании перехвата из советских линий связи.

Все же, несмотря на это, пентагоновская оценка ущерба представляется чрезмерно завышенной. Как раз в этот год, когда Прайм работал в Челтнеме и имел самый широкий доступ к тайнам ЦПС, инструкции 3-го управления, которые он получал по радио, по неизвестной причине перестали поддаваться расшифровке. В результате контакт с Праймом был порван, и большую часть информации, добытой в Челтнеме, Прайм смог передать только в 1980 году в Вене, но и та оказалась сильно испорченной.

После ареста Прайма ЦПС «отыгралось» на 3-м управлении за то, что оно узурпировало работу с самым ценным агентом КГБ в английской системе радиошпионажа со времен Кернкросса. В вину сотрудникам «тройки» ставилось неумение поддерживать постоянный контакт с Праймом, как это делало в то же самое время ПГУ в работе с другим агентом КГБ, имевшим доступ к военным тайнам США.

В 1982 году Прайма приговорили к тридцати трем годам тюрьмы за шпионаж и еще к трем года — за растление малолетних. Эти два тюремных срока он по приговору суда должен был отбыть последовательно. Сам Прайм во всем винил свое, по его словам, «не в меру идеалистическое представление о русском коммунизме, которое наложилось на глубоко внутренние психологические проблемы».

Еще до разоблачения Прайма руководство АНБ неоднократно указывало на необходимость введения в систему проверки персонала испытание на полиграфе. После ознакомления с результатами проведенного расследования по делу Прайма правительство Англии приняло, наконец, запоздалое решение о применении полиграфа в спецслужбах страны.

Эта обаятельная и такая хрупкая на вид женщина, 12 лет занимавшая пост помощника директора совета по операциям международного секретариата НАТО, а затем перешедшая в ГДР, совершила подвиг, разоблачив коварные замыслы натовских генералов. Имя этой милой женщины — Урзел Лоренцен. В течение многих лет ей надо было напрягать до предела свою память, чтобы запоминать. Запоминать все самое важное, что мелькало перед глазами в сверхсекретных бумагах НАТО за долгие годы работы. Она должна была оставаться естественной, играя свою трудную роль на сцене, перед которой никогда не закрывался занавес.

Незадолго до перехода в ГДР Урзел Лоренцен исполнилось сорок лет. Сорок лет жизни и двенадцать лет безупречной службы в штаб-квартире НАТО. Высшие чины устроили даже что-то вроде узкого приема в ее честь. Лилось шампанское, звенели бокалы, произносились тосты за «обаятельную помощницу». Она поднимала свой бокал тоже… Урзел вела дневник. Кое-что из дневника уже стало достоянием самых широких средств массовой информации, кое-что еще ждет своего часа, кое о чем Урзел рассказала впервые нам.

Юность Урзел протекала легко и беззаботно. Респектабельная гамбургская семья, где она родилась, дала девушке отличное воспитание. Окончив коммерческое училище, Урзел не только до тонкостей овладела тайнами торгового дела, но и вынесла совершенное знание английского и французского языков, которые изучала в Оксфорде и Париже. А потом пришла любовь. И в ней тоже повезло. Молодой, энергичный и веселый Дитер Виль, экономист по профессии, оказался к тому же прекрасным семьянином. Но это случилось потом, значительно позже. Сначала Лоренцен оказалась в штаб-квартире НАТО…

— Как это случилось, Урзел?

— Не ждите ничего сверхъестественного. В Париже, где я работала, у меня появилось много друзей, среди которых — офицеры из штаб-квартиры НАТО. Они, в общем-то, и заронили идею о возможности перехода на новое место службы. «С вашим знанием иностранных языков, Урзел, — твердили новые знакомые, — вы быстро сделаете у нас карьеру. Работа будет интересной и денег больше, так что соглашайтесь». Я не заставила долго упрашивать себя. Рекомендации у меня были солидные, экзамены по языку я сдала с легкостью, ну, а проверка моих анкетных данных заняла всего лишь год…

— Так долго?

— Долго? Нет, нормально. У тех, кто нанимается на работу в НАТО, трясут всю родословную. И прабабушек, и прадедушек. Не дай бог, кто-нибудь из них участвовал в свое время в штурме Бастилии или был знаком с Джузеппе Гарибальди. У меня по линии предков все было в порядке, никаких, что называется, «порочащих» связей…

— Простите, Урзел, может быть, я начинаю разговор с конца, но хотелось бы знать, когда у вас мелькнула идея об уходе из натовской штаб-квартиры. Или вы, входя в натовский круг, уже загодя знали, что выйдете из него?

— Нет, не знала. До поры до времени я считала себя правоверной представительницей буржуазии, твердо верила в то, что защищаю западную демократию от «угрозы с Востока». Но эти мои иллюзии очень быстро рассеялись, во всяком случае, как только заняла место помощницы директора совета по операциям международного секретариата НАТО, когда штаб-квартира перебралась из Парижа в Брюссель. Новая моя должность открыла новые возможности для того, чтобы не только увидеть и прочитать документы под грифом «Совершенно секретно», но и убедиться воочию, что НАТО представляет собой отнюдь не инструмент обеспечения безопасности и мира, во что я наивно верила раньше. Мне достаточно было лишь на миг представить мой родной город Гамбург, когда от него останутся одни развалины, чтобы вопрос «быть или не быть?» стал вопросом всей моей последующей жизни, вопросом, на который надо было давать немедленный ответ. Быть или не быть соучастницей, хоть и маленькой, но соучастницей страшной трагедии? Нет, сначала я не думала о всем человечестве, глобальные мысли пришли позже. Просто, побывав на натовских учениях, ни одно из которых не обходилось без планирования использования атомного оружия, я могла уже реально представить, как погибнут в случае атомной войны мои мать, отец, братья, любимый человек и я сама… Так что напрасно некоторые западные газеты пытались выставить меня этакой коварной шпионкой. Во мне говорил лишь здоровый инстинкт нормальной женщины, по воле случая соприкоснувшейся с ужасными тайнами. Женщина — на то она и женщина, чтобы защищать жизнь, а не смерть…