Андрей Окулов - В борьбе за Белую Россию. Холодная гражданская война

Делу НТС она была предана до смерти. Ее мужу это не нравилось, и, когда он поставил вопрос «или — я, или — НТС», они развелись.

Елизавета Романовна долго работала в «Закрытом секторе», писала разработки для операций. Потом стала главным редактором журнала «Посев».

Седовласая почтенная дама, почти всегда с сигаретой. Характер у нее был отнюдь не женский. Она умела жестко и упрямо стоять на своем, сочетая это с удивительной обаятельностью. Иногда вспыльчивая, но отходчивая и добрая. По английской привычке я стал называть ее «мэм». Прижилось, обращение весьма почтительное, Елизавета Романовна не возражала.

Жила она на севере Франкфурта, в районе под названием Борн-хайм, в одном подъезде с Норемским. Она любила выступать на собраниях и конференциях. Со смехом рассказывала, как на одной из посевских конференций кто-то затронул вопрос о том, на какую из дореволюционных российских партий больше всего похож НТС. Елизавета Романовна поднялась на трибуну и сказала, что политически Союз, наверное, больше похож на октябристов или кадетов, но по духу и жертвенности — на эсеров. Аплодисменты.

— Я спустилась в зал и гордо спросила у руководителя Парижской группы Аркадия Столыпина, как ему понравилась моя речь.

— Замечательно, — флегматично ответил сын великого премьера, — эсеры-то моего пану и убили…

Можешь себе представить, как глупо я себя чувствовала!

Политическое чутье у Елизаветы Романовны удивительно сочеталось с железной принципиальностью. Во время перестройки она присутствовала на Конгрессе соотечественников в Москве. Кто-то из номенклатурных ораторов заговорил о «национальном примирении» белых и красных. Елизавета Романовна попросила слова:

— Уважаемый оратор, кого вы собираетесь мирить? Со своей страной мы никогда не ссорились. А о примирении с большевиками и речи быть не может!

К моменту моего возвращения из Лондона кроме Елизаветы Романовны в редакции работал Дима Рыбаков, я и мой брат Артур, научившийся обращаться с компьютером. Такой командой мы и делали самый антисоветский журнал на свете. На последнем этаже особняка на Флюршайдевег, 15.

Делать приходилось все — писать статьи, редактировать, брать интервью, подбирать фотографии на обложку, иногда самому делать для обложки коллаж, клеить макет журнала на монтажном столике, который стоял в редакции. Компьютерная техника верстки прижилась у нас позже. Иногда Рыбаков приводил в редакцию своего маленького сына Мишку, если того было не с кем оставить. Мишка сразу же начинал шкодить, и утихомирить его не всегда удавалось даже отцу. Но я нашел на него управу, сказав, что в металлическом шкафу сидит… Ленин. По рассказам родителей и их знакомых он знал, что страшнее зверя нет. При первых попытках хулиганства в редакции я объяснял ему, что, если он не прекратит бесчинствовать, я открою шкаф и выпущу Ленина, который немедленно съест его со всеми потрохами. Он недоверчиво объяснял, что не верит, потому что «Ленин живет далеко». Тогда я незаметно запускал руку за шкаф и начинал скрести по задней стенке ногтями.

— Ну что, открыть?!

— Не надо-о!

Этот ребенок боялся только Ленина. На день рождения я подарил Мишке портрет вождя мирового пролетариата, который переснял из Большой советской энциклопедии, с дарственной надписью: «Миша, сели ты будешь себя плохо вести, я тебя съем. В.И. Ленин».

Когда в разгар перестройки Рыбаковы попытались получить советскую визу, они взяли сына с собой в советское посольство в Бонне. Первое, что ребенок увидел, переступив порог сего заведения, был большой портрет Ленина. Мишка немедленно закричал на всю приемную:

— Папа, это — Ленин! Его нужно скорее убить!

— Молчи! — шикнул на него отец. — Нам здесь визу получать…

Осенью 1986 года мне пришлось еще раз встретиться со многими из моих «орлов». Но уже не как сотруднику «Закрытого сектора».

Во Франкфурт приехал Юрка Миллер и сказал, что в Копенгагене будет проходить Конгресс сторонников мира, одной из советских организаций, курируемых КГБ. Почти любое слово, пусть первоначальное значение его и было благородным, после долголетнего пережевывания советской пропагандой или начисто теряет свой смысл, или меняет его на противоположный. Слово «мир» тоже не избежало этой судьбы. В 1949 году но инициативе СССР был создан Всемирный совет мира, ставящий своей целью организацию пацифистской и просто антинатовской деятельности на Западе. С самого дня своего образования ни сам «Совет», ни один из организуемых им конгрессов миролюбивых сил не вынес ни одной резолюции, осуждающей Советский Союз: ни в год подавления Венгерской революции, ни в год вторжения в Чехословакию, ни после оккупации Афганистана. Зато «агрессивный курс НАТО» и «разжигание войны американским империализмом» годами не сходили с его повестки дня. В этом году цель конгресса была достаточно ясной: остановить американскую программу Стратегической оборонной инициативы (СОИ).

С самого начала эти конгрессы пытались обосноваться в странах Атлантического блока. Но после того как просоветские «борцы за мир» были изгнаны из Парижа (1949) и не допущены в английский город Шеффильд (1950), а затем потерпели фиаско в Вене, его заседания проходили в Восточной Европе. И вот в 1986 году, объявленном ООН «Международным годом мира», конгресс решил разместиться в одной из стран НАТО.

Цель — прежняя. Разоблачение «козней мирового империализма». Но главное не в этом: у этой организации был план сделать Копенгаген своей новой столицей. Укомплектовать штат представительства сотрудниками соответствующего ведомства. То есть — организовать новое шпионское гнездо КГБ на Западе. Противодействовать этому решили несколько правых молодежных организаций Западной Европы. Руководство НТС этим специально не интересовалось, но поучаствовать в этом в частном порядке нам не возбранялось. Мы поехали втроем: я, мой брат Артур и русский немец Иван Фризен, который вступил в НТС незадолго до этого.

В датской столице мы остановились на квартире у семьи Хартвигов — давних сотрудников НТС, которые с радостью согласились оказать всяческое содействие намечающейся акции. Молодые британские консерваторы собрались в доме одной из правых молодежных организаций. Приехали также немцы из организации «Боннский форум мира».

Делегаты тем временем собирались на конгресс, проходивший в Белла-центре, большом зале конгрессов на окраине Копенгагена.

Первые несколько дней ушли на разведку.

В зале Белла-центра я встретил старого знакомого из Лондона. Он деловито монтировал стенд британских пацифистов. Увидев меня, он улыбнулся и шепотом поинтересовался: