Андрей Окулов - В борьбе за Белую Россию. Холодная гражданская война

Его единственный сын Алексей, на которого в Союзе возлагали большие надежды, разбился на мотоцикле в начале шестидесятых. Это сильно подкосило Владимира Дмитриевича и его жену.

Но у него остался Союз, которому он посвятил всю свою жизнь. Под конец жизни его чудачества выглядели уже странновато. Поэтому и увлечение синергетикой многие не приняли всерьез. Но в новой России у старика появились единомышленники и последователи! Поремский успел побывать на родине. Он рассказывал мне, как во время поездки познакомился… со старым чекистом.

— Мы разговорились, и мне стало жаль старика. Он говорил, что страшно ему доживать свой век после всего, что он сделал. Особенно после того, что случилось с государством, ради которого он убивал людей в тридцатых. Я сказал ему, что мальчишкой видел, как в Крыму белые повесили одного коммуниста, а двоих до смерти забили шомполами. Старик просиял и расцеловал меня:

— Ну, значит, и с той стороны такое же творили! Теперь помирать не так стыдно…

Поремский не сказал ему, что в Крыму в 1920 году на одного убитого белыми приходилось триста убитых красными.

Владимир Дмитриевич скончался во Франкфурте в 1997 году.

Ариадна Евгеньевна Ширинкина относилась к тому поколению эмиграции, которое успело лишь родиться в свободной России. Родители вывезли ее за границу ребенком. Добродушная пожилая женщина с круглым улыбающимся лицом. Она часто помогала нам в первые годы эмиграции. И не только нам. Она будто светилась бесхитростной добротой.

Она вспоминала, как ее отец рассказывал про революцию. В 1917 году он находился в Петрограде. На вопрос о том, что он делал во время этих событий, он честно отвечал: играл в карты.

— Сидим мы, расписываем пульку и время от времени посылаем кого-нибудь разведать: у кого власть? Первые посланники сообщали, что у Временного правительства. Потом пришел гонец, рассказавший, что в Зимнем уже большевики. Ну, мы по этому случаю расписали еще партию. Кто знал, чем все это кончится?

Увы, так об этих событиях рассказывали многие. Большевизм был новым и непонятным явлением.

Родители вскоре расстались. Своего отца Ариадна Евгеньевна нашла уже после войны. Он на старости лет любил развлекаться тем, что писал в советские газеты гневные письма, обличающие антисоветскую деятельность… собственной дочери. Писал он от имени старушки-эмигрантки, гебисты не сразу поняли, что над ними просто издеваются.

В НТС Ариадна Ширинкина вступила в Белграде в тридцатых годах. С началом Второй мировой по призыву организации поехала на оккупированную немцами территорию России. Переправлялись через Польшу с помощью тех поляков, которые сотрудничали с НТС еще с довоенных времен. Она была в Минске, Смоленске, Орле. Целью поездки была отстройка подпольной организации, цель: «Ни немцев, ни большевиков!». Именно плакаты такого содержания потом были для гестапо главной уликой против нее.

В советской прессе ее поливали почем зря: «Агент гестапо, сотрудник разведшколы, ее подсаживали в камеры к советским патриотам в качестве “наседки”»…

Когда Ариадну Евгеньевну просили написать мемуары, она отмахивалась: «Когда-нибудь напишу…»

В 1990 году врачи поставили жестокий диагноз: рак легких. В Германии медицинская этика предписывает не скрывать от больных правды.

Ариадна Евгеньевна восприняла эту весть стойко и спокойно. Она постаралась сдать все дела, потом согласилась на то, чтобы с ней сделали последнее большое интервью для «Посева». Вместо мемуаров, которые она столько лет собиралась написать.

В маленькую квартирку на окраине Франкфурта, где она доживала свои последние дни, пришли мы с Борисом Сергеевичем Пушкаревым, приехавшим из Америки. Я постарался опросить ее как можно подробно.

Она долго рассказывала. Запись поместилась на четыре аудиокассеты.

— Когда в оккупированном Минске немцы захватили почти всю нашу группу, мы поняли, что это — следствие предательства. Предателя быстро вычислили.

Бросили жребий — кто из нас должен его застрелить. Парень, который вытащил короткую спичку, пошел на квартиру изменника вместе с группой прикрытия. Предатель как раз ужинал. Ребята ввалились к нему. Допрос был коротким: доказательств его измены было слишком много, и он во всем сознался. Парень, который должен был привести приговор в исполнение, достал пистолет. Потом побледнел как полотно и сказал, что не может стрелять в человека! Попытался сунуть пистолет другому, но тот отказался. Пока они препирались, предатель с испугу залез под диван. И тут все пришли к потрясающему выводу: стрелять в изменника через диван — некрасиво и неромантично! С тем и ушли.

Ариадна Евгеньевна долго переписывалась с белорусским писателем Василем Быковым, конечно, под псевдонимом. В одном из писем она написала про свое пребывание в немецкой тюрьме: «Одно время меня даже считали “наседкой”». Естественно, КГБ внимательно следил за перепиской. История про «наседку» потом кочевала из одной гебистской статьи в другую.

Я начал снимать материал с ленты. Мне пришлось выкинуть из текста рассказ о двух членах Союза: Ариадна Евгеньевна была уверена в том, что они во время войны сыграли роль в провале энтээсовского подполья. Но многие другие в этом сомневались. Оспорить правоту человека, которого уже нет в живых, они бы не смогли.

Вскоре после этого Ариадна Евгеньевна зашла в «Посев» и деловито сказала мне:

— Андрей, ты уж поспеши с интервью. А то я скоро умру и не успею проверить текст…

Так готовятся к смерти только верующие люди. Которым не стыдно умирать.

Статья, составленная мной на основе четырех пленок, вышла под именем Ариадны Евгеньевны уже после ее смерти. Я немного опоздал.

Борис Степанович был удивительным рассказчиком, но мемуаров тоже не оставил.

Его полная фамилия — Брюно де ля Форж. Отец его — потомок французов, бежавших в Россию от революции 1789 года. Мать — из грузинского княжеского рода Гогаберидзе. Как любил шутить сам Борис Степанович: «Лучшие русские получаются от смеси французской и грузинской крови!» Он родился в 1910 году в городе Порт-Петровский на Кавказе. Мать окончила Институт благородных девиц. Образование там было настолько тонкое, что между ученицами случались споры о том, откуда рождаются дети. Некоторые ответы были правильными, некоторые — не совсем. Родители поженились и отбыли к месту службы отца. Существует семейное предание, что, когда мать в третий раз приготовила отцу обед (чему в ее институте не учили), он просто завернул эту стряпню в скатерть и выкинул в окно. Молодой даме пришлось учиться всему самостоятельно.

Отец был военным. Каждый раз, получая жалованье, страшно ругался: