Петр Стефанович - Бояре, отроки, дружины. Военно-политическая элита Руси в X–XI веках

После Ключевского идея торговых городов-областей, стоявших у истоков Киевской Руси, получила развитие в работах некоторых эмигрантских и западных историков, особенно Г. В. Вернадского. В последнее время концепция Ключевского находит сочувствие у археологов, которые тоже фиксируют эту связь военного начала с торгово-экономическим [969]. Погребальные памятники на территории Восточной Европы конца IX – начала XI в., которые известны в русскоязычной литературе под неудачным названием «дружинные курганы» (ср. в главе I, с. 97 и след.), вместе с оружием часто содержат гирьки и другие атрибуты торгово-коммерческих занятий. Недавнее обобщение данных, полученных из раскопок этих памятников, носит характерное название «Весыимеч» [970].Весьма показательно и расположение курганных комплексов: они связаны не столько с центрами княжеской власти, сколько с торговыми путями и центрами – эмпориями. И самый большой и яркий археологический комплекс в Гнёздово представлял, несомненно, такого рода торговый центр, где следы каких-то властных структур слабо прослеживаются [971]. Попытки представить этот и подобные ему комплексы как некие (неизвестные письменным источникам) «дружинные погосты» натолкнулись на вполне справедливую критику [972].

Невозможно допустить, что к началу XI в. роль купцов кардинально снизилась или что они перестали выполнять княжеские поручения. Данные о купцах в более поздних источниках XI–XIII вв. свидетельствуют о том, что связь между властью и капиталом сохранялась весьма тесная. Выше в главе III об этом уже шла речь, и указывалось на 1-ю статью «Древнейшей редакции» «Русской Правды», где купец перечислен в ряду людей, находящихся под покровительством князя (см. с. 341). Уместно будет вспомнить здесь и повышенное внимание «Пространной Правды» к финансовым и торговым операциям, которое надо объяснять не только следствием восстания киевлян 1113 г., но и княжескими интересами.

Имея в виду эти данные, вполне правомерно было бы предположение, что в перечне «людей своих» в летописном известии о пирах Владимира те люди, который были обозначены как «гости» или «купцы» в договоре 944 г., тоже присутствовали. Просто в этом перечне они были указаны не под этими обозначениями общего характера, а должностными лицами из их среды – сотскими и десятскими.

Выше уже говорилось о несомненной причастности купцов к сотенной организации в древнерусских городах. По крайней мере, в Новгороде это не подлежит сомнению [973]. Какие именно круги населения охватывала децимальная организация, в науке спорят, но очевидно, что, по крайней мере, в домонгольское время это было преимущественно городское население. Вполне вероятно, что сотские и десятские представляли не только собственно купцов как профессиональную группу, но и вообще городское население как социальный класс. Горожане, занимавшиеся ремёслами и промыслами, тоже, конечно, были связаны с княжеской властью – прежде всего, фискальными обязательствами и заказами на продукты и изделия, которые они производили или доставляли. Так можно объяснить присутствие в перечне неких «нарочитых людей», которые примыкают к сотским и десятским – это были наиболее авторитетные и зажиточные люди из городской среды, наделённые какими-то (может быть, даже мелкими и временными) налоговыми и административными поручениями или обязанностями. В классической книге «Древнерусские города» М. Н. Тихомиров именно в таком духе оценивал перечень лиц, которых Владимир приглашал на пиры [974].

Присутствие представителей торговой городской среды в «дружине» на пирах Владимира объясняется не только их связью с князем, но и их связью с боярством. Эти два слоя имели много общего и, прежде всего, местожительство – они жили главным образом внутри городских стен. Выше уже приводились летописные данные о городских боярских усадьбах (с. 458). В ценной работе П. Бушкович, сопоставляя свидетельства письменных источников с данными археологии по трём землям Руси (Киевской, Смоленской и Новгородской), приходит к выводу о преимущественно городском образе жизни боярства в XI–XII вв. [975]«Городскую оседлость» как традиционную черту русской знати справедливо подчёркивает X. Рюсс, указывая на её отличие в этом смысле от знати западноевропейской [976].

Каждому из двух слоев совсем не чужды были занятия другого– бояре занимались торговыми и финансовыми операциями, а купцы готовы были взяться за оружие.

О боярах Тихомиров, опираясь на летописные и актовые источники, писал, что они «играли видную роль как в экономической, так и в политической жизни города» и что «участие в торговле и ростовщичестве тесно связывало бояр с широкими кругами городского населения, в особенности с купеческой верхушкой» [977]. Учёный ещё не располагал новгородскими берестяными грамотами, первые из которых были только-только открыты на момент публикации его книги вторым изданием. Между тем, они служат одним из наиболее ярких свидетельств коммерческих занятий боярства; в них мы находим рядом с упоминанием лиц высшей новгородской знати списки должников и отданных в рост сумм, перечни товаров и продуктов ремесленного производства, отчёты о торговых операциях и т. д. Данные такого рода бросаются в глаза, но иногда интерпретируются как специфически новгородское явление [978]. С этим трудно согласиться. Коммерческие занятия боярства прослеживаются и в других землях Древней Руси, и о них именно как об общерусском явлении говорил тот же Тихомиров, который ссылался, например, на свидетельства «Русской Правды» и внешнеторговых договоров Смоленска XIII в. Исключительность Новгорода состоит лишь в том, что данные, происходящие из него, несравненно более показательны и обильны по сравнению с отрывочными упоминаниями из других регионов.

Из берестяных грамот как XI-го, так и всех последующих веков вплоть до XV-ro, следует, что бояре пускали в коммерческий оборот ту часть налоговых поступлений, которая шла в их пользу при исполнении судебно-административных функций [979], – подобно тому, как поступали «росы», которые, согласно «De administrando imperio» Константина, собрав дань в полюдьях, отправляли затем полученные продукты на продажу в Византию. Формы несколько меняются, но механизм остаётся, в сущности, прежним.

Те же новгородские данные прямо говорят о военных занятиях купцов. В главе III приводились летописные известия о том, что купцы воюют вместе с гридьбой и огнищанами (с. 347). К этим известиям ХII-ХIII вв. можно присовокупить те, которые говорят о том, как в случае военных действий и отсутствия князя в городе новгородцы собирали средства «крутитися на воину» именно купцам [980]. Судя по всему, к XIII в. грань между знатным воином и купцом по сравнению с X в. обозначилась резче, но она всё-таки не была непроходимой.