Петр Стефанович - Бояре, отроки, дружины. Военно-политическая элита Руси в X–XI веках

В ряду этих известий стоит несколько странный на первый взгляд рассказ о наложницах Владимира Святославича, которых тот имел, будучи ещё язычником, «побѣженъ похотью женьскою». Это известие содержится в летописных списках, имеющих в составе ПВЛ, а также в Н1Лм, донесшей НС, в статье под 6488 (980) г. Согласно летописи, у Владимира были «водимыя» жёны числом 5, а также было «и наложьниць у него 300 въ Вышегородѣ, 300 в Бѣлѣгородѣ, а 200 на Берестовѣмъ в сельци, еже зовут и н(ы)нѣ Берестовое» [615].

А. А. Шахматов относил этот отрывок к особой повести о крещении Руси, которую он называл «Корсунской легендой» и вставку которой в летопись он относил только к этапу НС. Текст в статье 6488 г., действительно, неоднородный и обнаруживает следы редакторской правки, однако в пользу связи известия о жёнах и наложницах с «Корсунской легендой» Шахматов выдвигал лишь чисто теоретические соображения [616], которые ещё Лихачёв назвал «малоубедительными» [617]. Возможно, известие принадлежит и к слоям, предшествующим НС. Углублённое текстологическое исследование статьи ещё предстоит, но во всяком случае в том виде, в каком её донесли до нас летописи, она существовала уже в НС, то есть в середине 1090-х гг.

Если воспринимать текст буквально, он вызывает сразу несколько недоуменных вопросов. Во-первых, неясно противопоставление пяти «водимых» жён и наложниц – допустим, можно было бы выделить одну жену как «главную» и «любимую», но чем отличались остальные четыре от наложниц? Во-вторых, непонятно, зачем Владимиру надо было держать наложниц в разных других поселениях, а не в Киеве. Наконец, удивление вызывает и общее число наложниц Владимира в восемь сотен: при всём уважении к мужским способностям крестителя Руси трудно представить себе, что он мог воспользоваться услугами всех этих наложниц, рассредоточенных по разным городам, в течение хотя бы года. Неужели князь тратил, как можно догадываться, значительные средства на содержание такого штата лишь для удовлетворения собственных страстей и амбиций? Это был бы пример бесподобный в истории средневековой Европы и сравнимый лишь с легендарными образами – например, библейского царя Соломона, который якобы имел 700 жён и 300 наложниц и которого как раз и вспомнил летописец (возможно, другой – позднейший редактор) в связи с рассказом о «блуде» Владимира [618].

Поскольку буквальное прочтение текста наталкивается на трудности, учёные предпочитают понимать его как риторическое преувеличение, может быть, отталкивающееся как раз от библейского рассказа о Соломоне [619]. Между тем, интерпретации летописного известия о наложницах в таком духе противоречат его конкретные детали – и сами цифры (в Библии 700 жён и 300 наложниц; здесь же, соответственно, 5 и 800, и наложницы разделены на три группы), и указания на населённые пункты, где содержались наложницы. В пользу того, что в летописи всё-таки представлены достоверные реалии, а не риторические фигуры, высказался А. В. Коптев. Он обратил внимание на то, что указанное в летописи количество наложниц Владимира совпадает с тем, какое получается из указания ибн Фадлана в приведённом выше рассказе о «богатырях» в окружении «царя русов»: согласно арабскому писателю, у каждого из этих 400 «богатырей» было по две «девушки» (одна ухаживает, другая удовлетворяет сексуальные потребности) – всего, значит, те же восемь сотен. Кроме того, он заметил, что Вышгород, Белгород и Берестово представляли собой укреплённые центры вокруг Киева, которые принадлежали к своего роду «домену» киевских князей и которые более всего подходили бы для того, чтобы разместить в них дружину. Эти наблюдения привели историка к выводу, что в летописном сообщении надо видеть на самом деле отражение практики снабжения княжеских «дружинников» жёнами или наложницами [620].

Вывод Коптева кажется мне вполне убедительным, если только уточнить, о каких «дружинниках» идёт речь. Очевидно, летописец ошибочно назвал «наложницами» Владимира жён или наложниц неких слуг князя, а сам князь имел на самом деле, как и было положено «нормальному» языческому правителю того времени, просто несколько жён (пять, если верить летописцу). В пользу такого понимания летописного известия говорит и сопоставление его с информацией Ибрагима ибн Якуба о воинах польского князя Мешка I. Ибн Якуб сообщает, что князь берёт на себя не только заботы о пропитании, одежде и вооружении своих «мужей», но и платит им деньги за рождение детей, а затем устраивает браки их детей, то есть контролирует их личную жизнь. Не забудем упоминание об «отрядах», на которые были разделены Мешковы «мужи», а затем указание Галла Анонима о размещении войска Болеслава в нескольких городах. Примечательно также и совпадение числа «девушек» в рассказе ибн Фадлана и числа Владимировых наложниц. Вспомним, что и в упоминании ПВЛ отроков Святополка Изяславича тоже фигурирует цифра 800 (хотя это число военных слуг, а не их жён или наложниц). Вряд ли все эти совпадения случайны. Можно ещё сомневаться в точности данных ибн Фадлана, но соответствие двух летописных известий (принадлежащих, вероятно, перу разных авторов) трудно объяснить иначе, чем отражением одного реального факта. Этим фактом было наличие у киевских князей, по крайней мере, со времён Владимира (а если верить ибн Фадлану, то и значительно раньше) и до конца XI в. обширного корпуса воинов в их прямом подчинении – «большой дружины».

Вместе с тем, летописное известие о «наложницах» Владимира свидетельствует об определённой трансформации этого корпуса. Ведь автор этого известия, сообщая о самом факте проживания женщин в киевских пригородах, совершенно превратно его истолковал – для летописца это было свидетельством не о воинах киевского князя, а о его «похоти» (ставшей позднее уже, видимо, легендарной). Это говорит о том, что во времена летописца личные и семейные дела княжеских воинов устраивались уже совсем иначе, нежели в конце X в. Возможно, менялась и их численность. Достоверно мы знаем только численность отроков Святополка. Выяснив, что 800 «наложниц» в Вышгороде, Белгороде и Берестовом принадлежали не Владимиру, а его «большой дружине», мы, однако, не можем быть уверены в том, что эта цифра отражает её численность: даже если отвлечься от сообщения ибн Фадлана, что у одного «богатыря» было две «девушки», ничто не обязывает нас считать, что летописец указал все места проживания воинов и их «наложниц» – ему могли быть известны только эти три места, а вообще нельзя исключать, что княжеские гарнизоны размещались и в других городах Руси.

Ещё одно свидетельство, позволяющее рассуждать о «больших дружинах» в распоряжении древнерусских князей, – известное летописное сообщение о «гридях», которых содержал в Новгороде Ярослав, сын Владимира, ещё при жизни отца. Сообщение важно и упоминанием этого специального термина для обозначения княжеских военных слуг (гридь), и тем, что оно позволяет сделать подсчёт их количества. С него начинается летописный рассказ о смуте, разразившейся после смерти Владимира Святославича. Под 6522 (1014) г. в летописи говорится, что незадолго до смерти Владимира Ярослав, пребывавший в Новгороде, отказался предоставлять в Киев отцу причитающиеся с него деньги: «Ярославу же сущю Новѣгородѣ и урокомъ дающю Кыеву двѣ тысячѣ гривнѣ от года до года, а тысячю Новѣгородѣ гридемъ раздаваху, а тако даяху посадници новъгородьстии, а Ярославъ сего не даяше о(т)цю своему» [621].