Петр Стефанович - Бояре, отроки, дружины. Военно-политическая элита Руси в X–XI веках

И в самом деле, намёки на власть, параллельную власти киевских князей, можно разглядеть в случайных летописных замечаниях о каких-то правителях, не зависимых или полузависимых от киевской династии (Рогволод в Полоцке, некий Туры, от которого якобы пошло название города Турова, и др.). Поэтому представляется не столь важным, есть ли какие-то расхождения между полученным выводом и составленной ex post и тенденциозной летописью. Гораздо важнее проверить, не возникают ли какие-то противоречия между этим выводом и теми источниками, от которых он отталкивается, – то есть договорами и свидетельствами Константина.

Первый вопрос, который возникает, если признать тезис о 25 «архонтах» и «архонтиссах» Руси: что за территории они представляли? К сожалению, ответ на этот вопрос не может быть точным по той простой причине, что мы весьма приблизительно представляем себе территорию и размеры самой Руси в X в., внутри которой должны были находиться эти «архонты», признававшие верховный авторитет киевского князя.

«Руская земля» и «страна Руская» несколько раз упоминаются в договоре 944 г., и как минимум однажды слово русь употребляется для обозначения определённой территории («да идуть в домы своя в Русь» [815]). «Руская земля» известна и договору 911 г., а русь как обозначение территории– тому тексту в статье ПВЛ 6415 г., который можно теоретически возводить к «договору 907 г.»

Историки уже давно пытались определить местоположение и границы этого государства. В XIX в. отталкивались от данных ПВЛ, но прежде всего от списка «руских городов», который приводит летописец в статье 6415 (907) г. в составе «договора 907 г.» Олег якобы добился от греков согласия «даяти у[к]лады на руские городы: пѣрвое на Киевъ, таже и на Черниговъ, и на Переяславъ, и на Полътескъ, и на Ростовъ, и на Любечь и на прочая городы, по тѣмь бо городомъ сѣдяху князья подъ Ольгом суще» [816]. Но А. А. Шахматов показал, что этот список является реконструкцией летописца. Само постановление об «укладах» основано на эпизоде рассказа Н1Лм о походе Олега на Византию (в статье под 6430 г.). Первые три города в этом списке – Киев, Чернигов и Переяславль – указаны в договоре 944 г. как раз в той статье (о выдаче корма послам и купцам руси, останавливающимся в Константинополе), которая приводится ниже в тексте «договора 907 г.» В этой статье, читающейся в «договоре 907 г.» практически так же, как и в договоре 944 г., только с небольшим сокращением, видим: «и тогда возмут мѣсячное свое, пѣрвое от города Киева, паки ис Чернигова, и Переяславля и прочии городы» [817]. Остальные города (Полоцк, Ростов и Любеч) составитель ПВЛ приписал, «согласуя это с тем, что раньше им было рассказано об объединении городов под властью» Рюрика и Олега (в статьях ПВЛ под 6370(862) и 6390 (882) гг.) [818].

Но можно ли опираться на этот «краткий» список, состоящий из трёх городов, в «договоре 907 г.» и договоре 944 г. как на аутентичный? Как выясняется, и относительно него возникают большие сомнения. Дело в том, что Переяславль, указанный в списке третьим, ни в 944 г., ни тем более в 907 г. просто ещё не существовал. В литературе давно обращалось внимание на то, что сама же ПВЛ рассказывает об основании Переяславля в конце X в. (в рассказе о битве с печенегами и подвиге некоего отрока в статье 6500 (992) г.), и предлагалось считать упоминание города в договорах вставкой [819]. Древнейшие археологические слои в Переяславле относят ко времени не ранее конца X в. [820]Джон Линд сделал вывод, что указание Киева, Чернигова и Переяславля в договорах – такая же конструкция составителя ПВЛ, как и весь «договор 907 г.», потому что эта триада соответствует реалиям Руси конца XI – начала XII в., когда именно в этих трёх городах располагались важнейшие княжеские столы [821].

Недавно А. А. Горский, согласившись с тем, что упоминание Переяславля является недостоверным, высказал убеждение, что, тем не менее, указание Киева и Чернигова восходит к оригиналу договора 944 г. По его мнению, изначально в договоре упоминался третьим какой-то другой пункт, а Переяславль появился под пером позднейшего переписчика, не разобравшего или не понявшего оригинал [822]. С историком можно согласиться в том, что само указание на города в статье о режиме пребывания людей из Руси в Константинополе нет оснований считать вставкой летописца, – зачем ему надо было бы вмешиваться в текст договора именно в этом месте и именно таким образом (в то время как следов его вмешательства в других местах на протяжении всего текста договора нет)? Однако, по поводу того, какие города или какой город именно был(и) первоначально указан(ы), можно высказывать самые разные соображения.

Например, вполне возможно, исходя из контекста договора 944 г., предположить аутентичность упоминания только одного Киева, поскольку в разных статьях этого документа всячески подчёркиваются особое положение и особая роль в отношениях Руси и Византии киевского князя (в том числе как раз в статье, предшествующей постановлению о корме послов и купцов и предписывающей киевскому князю запретить руси творить «бещинья» в Византии). По общему смыслу договора ожидается, что именно послы и купцы, посланные киевским князем, должны получить в Константинополе привилегии по сравнению с «объчими слами» и прочими купцами. В таком случае в оригинале это место должно было читаться примерно так: * «тогда возьмуть мѣсячное свое, съли слебное, а гостье мѣсячное, первое от города Киева, паки и ис прочих городов» (либо вообще без слов «паки и ис прочих городов») [823]. Появление Чернигова и Переяславля после упоминания Киева надо объяснять как стремление летописца согласовать это место с теми списками городов, которые он сам дал выше в статье 6415 г., конструируя текст «договора 907 г.». А в том, что он помимо первого, расширенного («длинного») списка «руских городов», дал ещё «краткий» (из трёх городов), естественней всего видеть, действительно, следствие ориентации на современное ему положение «Русской земли» (в узком смысле) с тремя центрами – Киевом, Черниговом и Переяславлем.

Как бы то ни было, упоминание городов в договоре 944 г. не может служить надёжным свидетельством. Кроме этого упоминания, в договоре единственным намёком о местоположении Руси являются указания Днепра и «Корсунской страны», с людьми которой русь, видимо, часто сталкивалась. В договорах 911 и 971 гг. «зацепиться» и вовсе не за что, и для определения того, где находилась «страна Руская» договоров, историкам приходится обращаться к другим источникам. В суждениях, к которым в итоге они приходят, нет единства, но всё-таки наиболее убедительной и признанной в науке может на сегодняшний день считаться локализация Руси X века в среднем Поднепровье. Наиболее подробно и обстоятельно её обосновал А. Н. Насонов, выделивший в летописании XI–XIII вв. целый ряд указаний на некую территорию в этой области, которая называлась «Русь» и «Русская земля», но отличалась при этом от «Русской земли», обнимавшей всю территорию, подвластную князьям-Рюриковичам [824].