Петр Стефанович - Бояре, отроки, дружины. Военно-политическая элита Руси в X–XI веках

Образование этой «Русской земли в узком смысле» Насонов возводил к весьма древним временам (вплоть до IX в.), указывая на различие русина и словенина в «Древнейшей Русской Правде» и на другие данные. На этой территории, границы которой позднее уточнил В. А. Кучкин, располагались, по летописным упоминаниям XI–XIII вв. 22 пункта и района [825]. Последняя цифра заставляет вспомнить число «архонтов» по договору 944 г. и описанию приёма Ольги Константином, хотя, надо признать, большинство городов из этих 22 пунктов и районов возникло, видимо, позднее середины X в.

Большое значение для определения территории, подчинённой киевскому князю и освоенной русью, имеет рассказ Константина Багрянородного о руси в 9-й главе «De administrando imperio». Интерпретация этого текста, явно неоднородного и склеенного из отрывков разного происхождения [826], связана с целым комплексом разнообразных и весьма непростых вопросов. Не вникая во все детали и элементы этого комплекса, я обращу внимание только на два аспекта, важных для целей данного исследования. Во-первых, из рассказа Константина однозначно и несомненно следует, что он считал столичным центром Руси Киев, но в то же время связывал с русью ещё ряд пунктов в Поднепровье (Чернигов, Вышгород, Витичев и Любеч в составе «Русской земли в узком смысле слова» плюс Смоленск в верхнем Поднепровье) и Новгород на Волхове [827].

Во-вторых, знаменитое описание «зимнего и сурового образа жизни росов», приведённое в этой главе «De administrando imperio», содержит информацию, которая как будто, на первый взгляд, противоречит тезису об «архонтах» руси как главах локальных центров. Рассказывая о прокормлении «росов» зимой в полюдье, Константин пишет, что все они отправлялись в полюдье именно из Киева и туда же возвращались. Так выглядит этот рассказ: «Зимний же и суровый образ жизни тех самых росов таков. Когда наступит ноябрь месяц, тотчас их архонты выходят со всеми росами из Киава и отправляются в полюдия, что именуется "кружением", а именно – в славинии вервианов, другувитов, кривитов, севериев и прочих славян, которые являются пактиотамиросов. Кормясь там в течение всей зимы, они снова, начиная с апреля, когда растает лёд на реке Днепр, возвращаются в Киав. Потом так же, как было рассказано, взяв свои моноксилы, они оснащают [их] и отправляются в Романию» [828].

В этом пассаже Константин снова упоминает «архонтов» «росов». Он говорит о них во множественном числе, и это соответствует тому, что мы видели в «De ceremoniis» и в договорах 911 и 944 гг. Далее обращают на себя внимание слова императора, что «архонты» выходят из Киева «со всеми росами ( )». В литературе это упоминание «всех росов» вызывает трудности и комментарии, и на этом надо остановиться подробнее.

Дело в том, что буквальное понимание этих слов приводит к явной бессмыслице и противоречит тому, что пишет о «росах» сам Константин, отмечая города, из которых они плавают в Византию, упоминая о границах «Росии» с печенегами и т. д., – все «росы» никак не могли жить только в Киеве и они не могли все покидать Киев на зиму, уходя к славянам-пактиотам.

Не находя простого объяснения этому выражению Константина, учёные ещё в XIX в. склонялись к мнению, что император вкладывал в него не прямой смысл, а метафорический. Наиболее популярной стала мысль, что под «всеми росами» имелись в виду здесь не буквально все представители этого народа, а только определённый его класс – тот, который прежде всего и кормился в полюдье, то есть военная элита или «дружина». Причём это выражение сопоставлялось с оборотами, которые можно встретить в ПВЛ и в других летописных сводах и текстах. «Чисто русское выражение Константина цета , – писал, например, С. А. Гедеонов, – перевод нашего «вся русь», «вся земля Русская» и означает всю русскую княжью, весь двор русских князей как представителей Русской земли» [829]. Позднее эта мысль и сопоставление текста Константина с летописью стали использоваться как аргумент в дискуссии о происхождении самого слова русь, и некоторые современные учёные с помощью этого аргумента пытаются доказать, что слово изначально имело «социальный смысл» и обозначало скандинавскую «дружину», пришедшую в Восточную Европу [830].

На мой взгляд, слабость такого рода аргументов очевидна. И без специальных разъяснений понятно, что никакой связи между сочинением византийского императора середины Х в. и древнерусскими летописями конца XI, XII и последующих веков быть не может. И дело не спасает даже как будто бы более серьёзное и научно обоснованное (чем смелые, но наивные сопоставления учёных XIX в.) предположение Д. Оболенского, что « » Константина – это «буквальный перевод славянской идиомы вся русь» [831]. Оболенский, обращая внимание на передачу Константином слова полюдье, исходил из того, что информатором императора был человек, владевший «славянским» (древнерусским) языком, – от него-то якобы Константин и перенял эту «идиому».

Однако для предположений о каких-то идиомах мы явно не располагаем достаточным материалом. Словосочетание «вся русь» используется собственно в тексте ПВЛ только однажды– в рассказе о призвании варягов, фраза которого с данным словосочетанием, как уже отмечалось в главе II, принадлежит перу самого составителя ПВЛ, который исправлял НС (см. с. 193). Позднейшие летописцы употребляли другое выражение: «вся земля Руская».

Кроме этого места в ПВЛ, словосочетание «вся русь» появляется ещё только в договорах руси и греков, которые, как уже говорилось, попали в летопись на этапе составления ПВЛ. Не нужно исключать того, что составитель ПВЛ в своём рассказе о призвании варягов просто позаимствовал это словосочетание из договора. Появление же «всей руси» в договорах руси с греками X в. вполне понятно по самим цели и смыслу составления этих документов, то есть объясняется дипломатической практикой и «жанром» документа. Мирное соглашение, чтобы быть максимально гарантированным от нарушения, заключалось и с той, и с другой стороны как бы (формально) от лица всего народа или государства, всех «подданных» соответствующих правителей [832].

Напомню формулировки договоров. В преамбуле договора Олега с греками говорится, что он заключён не только от его имени, но и «от всѣхъ, иже суть подъ рукою его сущих руси» [833]. Согласно договору Игоря, послы для заключения мира прибыли «от Игоря, великого князя рускаго, и от всякоя княжья и от всѣхъ людии Руския земля» [834]. Наконец, в договоре Святослава сказано о клятве Святослава: «яко же кляхъся ко царемъ гречьскимъ и со мною боляре и русь вся…» [835]. Всё это – естественные формулы правовых документов внешнеполитического характера. К тому же не надо забывать, что оригинал этих документов составлялся греками на греческом языке; «славянских идиом» здесь быть не могло. Если уж и допускать какое-то внешнее влияние на текст Константина в этом месте, то следовало бы думать как раз о договорах, один из которых – договор 944 г. – ему был, наверняка, хорошо известен, поскольку он должен был постоянно обращаться к этому документу в дипломатических сношениях с русью.