Николай Лузан - Кто, если не мы

— Хасан, с шестерками мне не о чем говорить, — отрезал Вельтов.

— Че-о? — просипел тот и с презрением бросил: — Тоже мне король бубновый выискался.

— Не король, но прогибаться не собираюсь, — с вызовом сказал Вельтов и скосил глаза на громил.

На их каменных физиономиях не дрогнул ни один мускул, а в оловянных глазами застыло презрительное равнодушие. Для них Вельтов был уже покойник. Он зябко повел плечами и снова обратил взгляд на Хасана. Поведение Вельтова произвело на него впечатление. Он не стал угрожать, прошел к столу, облокотился на спинку стула и с ухмылкой произнес:

— Не так сидите, господа нехорошие. Это на лесоповале вдвоем пилу таскать сподручно, а вот бабки придется пилить вместе.

Вельтов перевел дыхание. Последняя фраза Хасана ему говорила: «Встреча может завершиться мирно». Он снял руку с ножа и, кивнув на стул, предложил:

— Присаживайся, Хасан, будешь третьим, но не лишним.

— Ну, спасибо, уважил, — хмыкнул тот, но, прежде чем сесть, задержал взгляд на Калмине и спросил: — А наш залетный гость из Америки, как, не против?

Калмин нервно сглотнул и с трудом выдавил из себя:

— О'кей.

— Че-че ты вякнул?

— Присаживайся, говорю.

— Эт другое дело, а то о'кей. Эти понты, Сема, прокатят для фраеров из Нью-Йорка, но не у нас.

Калмин что-то невнятно пробормотал и съежился под презрительным взглядом жгуче-черных глаз Хасана.

Тот сделал повелительный жест рукой, и телохранитель пододвинул под него стул. Хасан сел напротив Вельтова, вперился в него немигающим взглядом и, покачав головой, с укором заметил:

— И все-таки ты нехороший человек, Андрей. Не уважаешь ты старость? Меня, занятого человека, от дел отрываешь.

— Извини, занят был, — буркнул Вельтов.

— Занят? Ну, да ладно, как говорится: «Если Магомед не идет к горе, то гора идет к Магомеду». Я, как видишь не гордый, пришел, — и в голосе Хасана зазвучал металл: — Но это тебе дорого обойдется.

— Хасан, не бери меня на понт, я тебе… — и Вельтов осекся.

В наступившей гробовой тишине отчетливо прозвучали сухие щелчки предохранителей. Телохранители Хасана взяли пистолеты наизготовку. Под их прицелом у Калмина и Вельтова не было не малейшего шанса остаться в живых. Они обменялись взглядами, и Вельтов осипшим голосом спросил:

— И сколько ты хочешь, Хасан?

— 30 процентов, а за то, что заставил меня, старика, за тобой, молодым, бегать, еще двадцать.

— Побойся Бога, Хасан! — возмутился Вельтов.

— Так его, говорят, нет.

— 50 процентов?! Это же чистый грабеж!

— То мое последнее слов! — отрезал Хасан.

— Также нельзя! — возглас Вельтова был обращен в пустоту. Две могучие спины отсекли его от короля российского криминального мира. В шпионский пасьянс, что раскладывало ЦРУ в далеких кабинетах Лэнгли, вмешалась новая сила — русская мафия.

В кабинетах и коридорах старого здания на Лубянке царило радостное, приподнятое настроение. В этот день исполнялась 92-я годовщина образования военной контрразведки страны. Но у генералов Шепелева и Рудакова, направлявшихся на доклад к Градову, настроение было далеко не праздничное. И тому имелись причины. Поиск агента ЦРУ в руководстве 53-го НИИ, о котором контрразведчиков информировали разведчики СВР, пока ни к чему не привел. Не радовали их и результаты расследования по делу предателя — бывшего старшего инженера-испытателя подполковника Нестерца. В ходе следствия были выявлены серьезные недостатки в системе организации защиты гостайны на полигоне «Плесецк», позволявшие ему безнаказанно заниматься сбором секретной информации.

Слабым утешением для Шепелева и Рудакова могло служить лишь то, что в деле исчезнувшего профессора Валентина Чаплыгина, наконец, появилась ясность. Охотники обнаружили его тело в лесу неподалеку от дачи. Заключение экспертов и предсмертная записка не оставляли сомнений в том, что Чаплыгин покончил жизнь самоубийством. Профессор не смог вынести того, как «реформаторы» цинично и безжалостно глумились над его любимым детищем — наукой, и решил уйти из жизни.

Но не с дела на Чаплыгина — здесь Шепелев с Рудаковым сошлись во мнении — надо было начинать доклад Градову, а с ситуации, сложившейся в военных вузах и НИИ. А она была близка к взрывоопасной. Информация о предстоящей радикальной реформе, просочившаяся из департамента образования Министерства обороны и обросшая самыми невероятными слухами, повергла в ужас профессорско-преподавательский состав. На кафедрах и в лабораториях стихийно возникали митинги, отдельные, горячие головы призывали своих коллег организовать акцию протеста на Красной площади. В сложившейся ситуации, грозившей серьезными имиджевыми потерями для страны, контрразведка не могла бездействовать — требовались незамедлительные и неординарные меры. Их видение после короткого, но горячего спора сформировалось у Шепелева с Рудаковым, и с ним за пять минут до одиннадцати они вошли в приемную Градова. Навстречу им поднялся дежурный и, сославшись на то, что у генерала находится посетитель, предложил подождать в соседней комнате.

— Геннадий Васильевич, а кто у него? — уточнил Шепелев у дежурного.

— Командующий РВСН генерал-полковник Соловцов, — доложил тот.

— Надолго?

— Не могу знать, Юрий Дмитриевич. Встреча не планировалась.

— Похоже, Генштаб дожимает ракетчиков, — предположил Рудаков и не ошибся.

Борьба между Генштабом и командованием РВСН вокруг реформы этого важнейшего стратегического сегмента обороны России достигла кульминации и складывалась не в пользу позиции ракетчиков. Последний разговор Соловцова с начальником Генштаба прошел на повышенных тонах. Тот посчитал его аргументы деструктивными, а подходы — устаревшими, не вписывающимися в облик будущей армии и противоречащими генеральной линии министра обороны по ее реформированию. Отчаявшись найти понимание в Генштабе, Соловцов связывал свою последнюю надежду с военной контрразведкой, а точнее, с Градовым. Его давние отношения с секретарем Совбеза Николаем Патрушевым не являлись большим секретом, и Соловцов решил воспользоваться этим, чтобы довести до высшего руководства страны свое видение реформы ракетных войск и не допустить непоправимых ошибок.

Отказавшись от кофе, Соловцов сразу перешел к делу и предложил Градову ознакомиться с докладной запиской «О проблемах реформирования РВСН» — плодом его и ближайших соратников многодневных размышлений. Градов склонился над документом и внимательно вчитывался в каждый абзац. Соловцов не спускал с него глаз и пытался по лицу понять реакцию. Оно оставалось непроницаемым, и только по губам, сомкнувшимся в жесткую складку, и пальцам, сжимавшимся в кулаки, можно было догадаться: выкладки и аргументы докладной вызывали у Градова глубокую тревогу. Они ставили под серьезное сомнение не только экономический эффект от реформирования РВСН, на что рассчитывали в Генштабе, но и сам подход к тому, как сделать их более эффективными в решении боевых задач. Сотни миллионов рублей предполагаемой экономии, как то видела команда Сердюкова, завтра могли обернуться фатальным снижением боевой готовности основной ударной силы РВСН — подвижных грунтовых ракетных комплексов «Тополь-М», «Ярс», и, как следствие, колоссальными затратами на ее восстановление.