Николай Лузан - Кто, если не мы

Единственной ниточкой, которая могла привести американскую разведку к Самохвалову, был его сын — великовозрастный шалопай и повеса. Подвизавшийся на околонаучной ниве, он, не без помощи отца, в 2008–2009 годах пытался провести несколько деловых сделок с зарубежными компаниями, в их числе проходила и Defense Enterprise Fund. Сделки не состоялись, то ли потому что технологии, предлагавшиеся Самохваловыми, ничего не стоили, то ли партнеры не те оказались. В итоге «семейный подряд» ничего не заработал, и Самохваловы остались у разбитого корыта.

В этом Рудаков усматривал происки американской разведки по подготовке Самохваловых к вербовке. Косвенным подтверждением тому служили оперативные данные. Во время последней поездки Самохвалова-младшего в Таллинн он попал в скандальную ситуацию, грозившую обернуться серьезным тюремным сроком. Горничная отеля обвинила его в попытках домогательства, и только благодаря связям, о которых Самохвалов-младший умалчивал, скандал удалось замять. В Москву он вернулся тише воды, ниже травы. Прошло чуть больше полгода, и зачахший было семейный бизнес, не без помощи все той же Defense Enterprise Fund, резко пошел в гору. Одновременно активизировался Самохвалов-старший. В нем внезапно проснулся живой интерес к научной деятельности, и в частности к одной из самых закрытых тем — теме «Ареал».

Другой, еще более весомый факт в подкрепление шпионской версии добыли разведчики наружного наблюдения. Слежка за Самохваловым-старшим и сотрудниками московской резидентуры ЦРУ дала Рудакову богатый материал для размышлений. В результате он, как и Охотников с Приходько, пришел к выводу, что резидентура провела с Самохваловым тайниковую операцию по связи. Детально проработанные разведчиками наружного наблюдения маршруты движения по Москве сотрудников посольской резидентуры ЦРУ Дункана — специалиста по тайниковым операциям, супругов Грин и Самохвалова убедительно свидетельствовали об этом. В декабре и январе их маршруты дважды пересекались в одном и том же месте — в сквере перед Театром им. Моссовета. Исходя из этого, Рудаков в своих предположениях пошел дальше Охотникова и Приходько и заключил: Самохвалов-старший является тем самым агентом ЦРУ в руководстве 53-го НИИ, о котором ранее ориентировали коллеги из СВР.

Почувствовав близкую удачу, Рудаков пододвинул к себе спецблокнот и принялся набрасывать указания для Охотникова и Приходько, когда заработал телефон ВЧ-связи. На него вышел дежурный по департаменту военной контрразведки и довел распоряжение Градова — прибыть с докладом о результатах работы по материалам на Доцента и Дельца к 17 часам.

Рудаков бросил взгляд на часы — в запасе оставалось еще три часа, и вызвал к себе Первушина с Охотниковым. В ходе совещания он сверил с ними свои оценки материалов на Вельтова и Самохвалова, дал указания по организации их дальнейшей проверки, после чего выехал на Лубянку и в 17.00 вошел в кабинет Градова. Помимо него там находился Шепелев. Их озабоченный вид говорил о том, что работа по проверке материалов на Доцента и Дельца, а также обстановка, складывающаяся в области реформирования военной науки, вызывала серьезное беспокойство. Сухо поздоровавшись, Градов кивнул на кресло рядом с Шепелевым и сразу с места в карьер начал совещание:

— Александр Юрьевич, есть ли связь между гибелью Баевича с тем, что происходит в институтах и какое к ним имеет отношение Вельтов?

Вопрос не застал Рудакова врасплох. Он без тени сомнений заявил:

— Да, Георгий Александрович! Связь самая что ни есть прямая! Гибель Василия Николаевича была не случайна.

— Даже так? И какие для того есть основания?

— В первую очередь ситуации в НИИ. Там фактически едет война группировки Вельтова с противниками так называемой реформы. Она уже…

— Александр Юрьевич, это нам известно, и давай без воинственных клише, — остановил его Градов и потребовал: — Ближе к Баевичу и Вельтову! С чего ты взял, что его смерть дело рук Вельтова?

— Василий Николаевич — третий из числа руководителей НИИ, кто в последнее время ушел из жизни при загадочных обстоятельствах.

— Это не самый убедительный аргумент. Все они находятся в том возрасте, когда смерть скорее закономерна, чем случайна, — возразил Шепелев.

— Учитываю, Юрий Дмитриевич! Но исхожу из того, что всех троих объединяло одно: они последовательно выступали против Вельтова и позиции департамента образования Минобороны по реформе военной науки, — стоял на своем Рудаков.

— Не убедил, Александр Юрьевич, — не согласился с ним Градов. — Где конкретные факты?

— По Баевичу они есть! Его водитель утверждает: авария была подстроена. Об этом говорит и изучение обстановки на месте происшествия. Я посылал туда капитана 2-го ранга Охотникова. Он вместе со специалистами исследовал ситуацию и пришел к заключению: авария носила предумышленный характер.

— Допустим, что это так, но почему жертвой стал Баевич, а не академики Кан или Салогубов?

— Потому что он представлял наибольшую опасность для Вельтова своими связями в окружении президента Путина. И еще один важный факт: в тот день Баевич вместе с Каном и Салогубовым планировали обсудить вопрос, как остановить Вельтова. А он, как я полагаю, решил не ждать и первым нанес упреждающий удар, — заключил Рудаков и вопросительно посмотрел на Градова.

Тот не спешил с выводами, так как слишком много накопилось давно уже перезревших проблем организационного, финансового и личностного плана в сфере реформы военной науки. В этом клубке непримиримых противоречий, где самым непостижимым образом переплелись истинные и надуманные проблемы, интересы дела и корыстные замыслы, контрразведка не могла позволить себе занять нейтральную позицию. Для нее не существовало более важной и ответственной задачи, чем обеспечение успеха реформы. Профессиональный и жизненный опыт подсказывал Градову: наступил момент истины, когда контрразведка должна сказать свое слово, опираясь на выверенные факты, информировать политическое руководство страны об истинном положении дел в этой важнейшей для обороноспособности страны области. Посмотрев долгим взглядом на Рудакова — тот с нетерпением ждал решения, Градов произнес:

— Смерть Баевича, Котлярова и Смирновского — безусловно, большая потеря для нашей науки. Но еще большая потеря произойдет, если ее реформа выльется в профанацию.

— К сожалению, Георгий Александрович, дело так далеко зашло, что как бы локти не пришлось кусать, — с горечью заметил Рудаков и дал волю своим чувствам: — Руководители вузов и НИИ уже оборвали мне телефоны, все в один голос твердят: после такой реформы науки не останется. В коллективах идет грызня и…