Егор Холмогоров - Карать карателей. Хроники Русской весны

Павлу Рыженко удалось синтезировать лучшие традиции русской живописи: эпический реализм Васнецова, жанровую и сюжетную конкретность, предметность передвижников, напор и живость грековцев, археологическую тщательность академизма, философичность Нестерова и монументальную плакатность Корина. Чужд он был только одному — разрушительству в отношении Бога, природы и человека.

Иногда утверждают, что, в отличие от литературы, русское изобразительное искусство уступает европейскому периода его расцвета. Мол, мы самобытны либо в иконе, либо в авангарде. Может и так, не буду спорить, но сомнения нет — именно на русской почве классическое искусство долго продержалось и родило замечательные шедевры после того как Запад от авангарда ушел к абстракции, а от абстракции к деградации. Павел Рыженко был мастером, в творчестве которого в полной мере выразилось это сопротивление прекрасного.

При жизни Рыженко был не обделен признанием и вниманием. Он был любим народом — я знаю десятки людей, у которых на компьютере хранилась папка с репродукциями его картин. Помню, как гонялись за его альбомами и репродукциями на бумаге и холсте.

Но из-за молодости художника казалось, что все награды и почет успеются. Что признание, слава, ореол классика — все впереди, для 60–70–80-летних юбилеев. И вдруг оказалось, что его уже с нами нет. Забвение было бы преступлением против русской культуры.

Созданный им образ русской истории, его иконический ряд, должен войти в учебники, альбомы, хрестоматии как часть культурного опыта, как часть идентичности нашего молодого поколения. Павел Рыженко, несомненно, заслуживает места рядом с величайшими русскими художниками XIX и XX столетий, как первый русский классик XXI века.

Опубликовано с сокращениями в газете «Известия»

17 июля 2014.

Для Севастополя день ВМФ — главный праздник, а парад кораблей — событие года. Собираться, чтобы занять самые козырные места, начинают с первым лучом раннего июльского солнца. Мы отлично устроились на парапете монумента Штык и Парус, но вскоре пришла военная полиция и начала всех сгонять.

Раздались недовольные голоса:

— Раньше разрешали!

Кто-то буркнул:

— Вот и добро пожаловать в РФ.

— Соображения безопасности. Будут стрельбы, — весомо парировал военный.

В предыдущие годы Украина демонстрацию огневой мощи флота на парадах запрещала, ссылаясь на ту самую безопасность. И вот с возвращением в Россию флот наглядно показывает: защищать есть кому, и есть чем.

За моей спиной два детских голоса, глядя на самолеты, вертолеты, ракетные катера, тральщики, парашютистов, десантные корабли с плавающими танками и даже отражение атаки пиратов, оживленно обсуждают:

— Я в Крыму живу.

— А я из Днепропетровска.

— А говорят, у вас война.

— Нет, у нас войны нету.

— Так что же, по телевизору врут?

— Война в другом городе, а у нас войны нет.

Когда дают залп «Грады» — пакетами по 40 PC, огромная толпа аплодирует, а дети начинают с восторгом кричать:

— Войнушка! Давай еще войнушку!

Я с болью подумал о том, что, в зависимости от того, как обернутся дела на Донбассе, одному из этих детей вполне возможно придется увидеть исполнение своего пожелания буквально, познакомившись с «Градами» с менее радостной стороны.

Но пока в Севастополе абсолютно ничего, кроме разговоров между людьми, не напоминает о том, что на Донбассе идет война, и что если бы не вежливые люди, то война шла бы и здесь. Зато город напряженно обдумывает своё будущее.

В одну ночь все улицы оказались заклеены рекламными щитами: «Русская весна… Что дальше?». Как человек, причастный к возникновению термина «Русская весна» до степени, позволяющей поставить копирайт, я, конечно, интересуюсь его бытованием и судьбой. Долго пытался я угадать, что дальше, и в итоге решил, что это хитрые дельцы интригуют и дальше будет «Русское лето на веранде нашего ресторана».

Но я ошибся. Это оказалась предвыборная кампания крупнейшей российской политической партии. И шутка не удалась. Большинство горожан восприняло вопрос «Что дальше?» то ли как издевку, то ли как проукраинский намек на то, что в судьбе города еще не все решено. Рекламы перечеркивали, замазывали, в одном месте люди скинулись и вывесили плакат с ответом: «А дальше хоть камни с неба. Мы на Родине».

Оказалось, что за «креатив», который можно принять хотя бы за отдаленный намек на дискуссию о принадлежности города, могут порвать на месте.

Но дискуссии о том, каким быть российскому Севастополю — ведутся. И их общим знаменателем всё чаще становится курортофобия. Депутаты Севастопольского горсовета сочиняют письма Президенту с предложениями закрыть город если не от иногородних, то хотя бы от иностранцев и мечтают о статусе ЗАТО и суровой военной базы. Алексей Чалый предлагает развивать в Севастополе современную электронику и элитное виноделие (кстати, если удастся повторить успех инкермановского вина «Севастополь» 1994 года, то я всячески эту идею поддерживаю), а также отпускает ядовитые замечания в адрес курортников.

Раздражение против туристической альтернативы настолько велико, что пройдет еще немного времени и старинный севастопольский термин для обозначения туристов — «оккупанты», приобретший за время противостояния с Украиной смысл, близкий к словарному, вновь может вернуться назад.

Объективная причина этого понятна. Город переживает настоящий стресс от наплыва гостей со всей России. Забито всё доступное жилье. Все мало-мальски приличные кафе испытывают чудовищную перегрузку. Такое ощущение, что каждый обитатель большой земли счел своим долгом нанести визит вежливости городу русских моряков. В результате загнанные в угол риелторы, у которых все давно сдано, просто не берут трубку, а если звонить особенно настойчиво, отвечают не здороваясь: «Ничего нет!». Это нашествие в связке с откровенной неподготовленностью к нему инфраструктуры города и вызывает обратную реакцию, стремление к закрытости.

Однако культивирование этой туристофобии со стороны людей ответственных и обязанных думать — вещь чрезвычайно опасная. Севастополь стал 18 марта третьим городом федерального значения. По сути — третьей столицей России. Южной нашей столицей. Столица не может быть закрытым городом, не может погружаться в эгоистический междусобойчик. Это нонсенс.

Севастополь должен стать нашей Меккой, нашим Иерусалимом, нашим Римом, то есть священным городом, через приобщение к которому ты приобщаешься к русской идентичности. Поездка туда должна стать настоящим инициатическим паломничеством русского человека. Прикоснуться к священным камням Херсонеса, Малахова кургана и Сапун-Горы, придти к памятнику Нахимову и на 35-ю батарею — любой русский, и отрок, и старец, переживает после этого определенное изменение сознания, которое останется с ним навсегда. И, разумеется, задача города не в том, чтобы осложнить и сделать максимально дискомфортным, а в том, чтобы облегчить такое паломничество.