Фрэнсис Сондерс - ЦРУ и мир искусств. Культурный фронт холодной войны

«Джоссельсон - один из невоспетых героев мира, - говорил позже Том Брейден. - Он вёл чрезвычайно активную работу со всеми интеллектуалами Европы, которые соглашались отнюдь не со всем, что выходило за пределы их базовых представлений о свободе, и он носился от встречи к встрече, от человека к человеку, от группы к группе, держал их вместе, всё организовывал, всем поручал что-то делать. Он заслуживает место в истории» [230] Tom Braden. Interview, Virginia, June 1994. . Схожим образом и Артур Шлезингер вспоминал Джоссельсона как «необыкновенного человека», который может «играть на любом инструменте в оркестре». Но в героическом темпераменте Джоссельсона была и тёмная сторона. Его великое дарование слушать не перебивая время от времени сталкивалось с талантом тех, кто говорил не слушая. «Майк иногда раздражался от всей этой болтовни. Порой ему казалось, что эти люди были слишком вычурными, слишком заумными. Тогда он мог просто закрыть уши руками и сказать: «Хватит! Я не могу больше слушать этого. Давайте просто покончим с этим!» - вспоминал один коллега. - Он был весьма прямолинеен и имел низкую точку кипения - очень быстро раздражался» [231] John Hunt. Interview, Uzes, July 1997. . Другой осведомлённый член Конгресса считал, что Джоссельсон «почти всегда находился на грани эмоционального взрыва» [232] Walter Laqueur. Anti-Communism Abroad: A Memoir of the Congress for Cultural Freedom, Partisan Review, Spring 1996. . Джоссельсон, в своё время насмотревшийся на скандалы, которые закатывала его мать, делал всё, чтобы контролировать свой темперамент. Но избегая конфронтации, он часто нагнетал «чрезвычайно тяжёлую атмосферу», полный тихого гнева и время от времени бросавший своими тёмными глазами пронзительные взгляды. Сорок лет спустя Бен Зонненберг (Веn Sonnenberg), писатель, который имел короткий и неудачный роман с ЦРУ в 1950-х годах, содрогался при воспоминании о тёмной душе Джоссельсона. «Имя Майкла Джоссельсона всё ещё приводит меня в дрожь», - отметил он [233] Ben Sonnenberg. Interview, New York, February 1997. После назначения на должность секретаря Британского общества за свободу культуры в конце 1952 г. Джаспер Ридли был вызван в Париж для объяснений, почему он скрыл факт своей принадлежности к коммунистической партии в прошлом. По словам Дианы Джоссельсон, её муж «был вынужден очистить Конгресс через ЦРУ», и это упущение поставило его в «очень глупое» положение перед Вашингтоном. Оценка предъявленных затем обвинений, которую дал Ридли, ужасает: «Набоков спрашивал меня, но Джоссельсон перебивал его вопросы и мои ответы. Он ходил по комнате, неожиданно выкрикивая вопросы и восклицая... он мог бы быть актёром, играющим роль властного и угрожающего советского аппаратчика». Jasper Ridley. Telephone interview, August 1997. .

Джоссельсон не мог терпеть интеллектуальных колебаний, потому что осознавал безотлагательность своей работы. Поэтому, когда Ирвинг Браун сообщил, что Британское общество за свободу культуры погрязло в разногласиях и внутренних распрях и годилось только для «приёмов и вечеринок с хересом» (один член Общества говорил, что его «основной деятельностью было приглашать знаменитых интеллектуалов на обеды в дорогие рестораны в Сохо), Джоссельсон решил показать британскому филиалу свою власть.

Созданный в январе 1951-го филиал с самого начала был непрочным. Его председатель Стивен Спендер вскоре поссорился с почётным секретарём Майклом Гудвином, и к концу 1951 года Исполнительный комитет распался. Гудвин как редактор журнала «Двадцатый век» (знаменитый ежемесячник, начавший выходить в 1877-м как «Девятнадцатый век и после» - Nineteenth Century and After) имел важные контакты с Парижским отделением, которое спасло журнал от закрытия в начале 1951 года, заплатив недовольному арендодателю и профинансировав переезд в новый офис на улице Генриетты (Henrietta Street), который стал также штаб-квартирой Британского общества. В августе 1951 года «Двадцатому веку» были даны две срочные субсидии в две тысячи долларов и 700 фунтов стерлингов для оплаты огромных счетов за печать и бумагу, плюс ещё ежемесячная субсидия в размере 150 фунтов для «того, чтобы журнал смог покрывать ежемесячный дефицит». Гудвин, который позднее стал директором по фильмам и спектаклям на Би-би-си, не только предоставил Джоссельсону средство для реализации его намерений в Англии в виде «Двадцатого века», но и обеспечил полезную связь с теми, кто пытался вести в Британии тайную культурную пропаганду: он работал по контракту на Департамент информационных исследований.

Джоссельсон субсидировал журнал Гудвина, рассчитывая на то, что «Двадцатый век» займётся опровержением позиций журналов «Нью Стейтсмен» (New Statesman) и «Нейшн» (The Nation). Гудвин подтверждал в письме в январе 1952 года, что кампания наращивала обороты, сообщая, как «Двадцатый век» «обрушивает непрерывный огонь комментариев на различные темы [в «Нью Стейтсмен»], достигая критикой систематического разрушения их положений». Хорошей мерой, добавлял он, была бы подготовка к подрыву позиций «Совьет Стадис» (Soviet Studies), выходящего в Глазго ежеквартальника, «который, вероятно, является главным источником сталинистской апологетики в этой стране» [234] Michael Goodwin to Nicolas Nabokov. 15 January 1952 (CCF/CHI). .

Но Джоссельсон никогда не был полностью доволен «Двадцатым веком». «В журнале не было жизни. Он не был верным средством», - отметила жена Майкла Джоссельсона Диана [235] Diana Josselson. Interview, Geneva, March 1997. . Атака Гудвина на «Нью Стейтсмен» прошла успешно, но его журнал не сделал всего необходимого для решения проблем, указанных Набоковым в письме от 19 декабря 1951 года, в котором тот сообщал о «сильном недовольстве» Международного исполнительного комитета. «Мистер Спендер предложит вам и вашему редакционному совету срочные и важные изменения, которые полностью одобрили Ирвинг Браун, де Ружмон и я», - со строгостью писал Набоков [236] Nicolas Nabokov to Michael Goodwin. 19 December 1951 (CCF/CHI). . Эти изменения должны быть осуществлены немедленно, добавил он, иначе поддержка Конгресса может прекратиться. Гудвин резко ответил на это в письме от 31 декабря: «Ни для кого не будет пользы, если журнал перестанет быть независимым... [журналу] должно быть позволено работать свободно, без того, чтобы его «дёргали за верёвочки» [237] Michael Goodwin to Nicolas Nabokov. 31 December 1951 (CCF/CHI). .

У Гудвина дела шли всё хуже и хуже. В январе 1952 года Спендер, отправивший ему короткое письмо об отставке, находился в самом центре процесса, который выглядел как переворот по свержению Гудвина с поста секретаря Британского общества. Спендер в пику Гудвину сам ушёл в отставку за несколько недель до этого, вместе с Вудро Уайаттом (Woodrow Wyatt) и Джулианом Эймери, и сказал Набокову, что едет в Париж, чтобы там объяснить причины своего поступка. Там он убедил внутренний круг Конгресса в том, что британский филиал не может нормально функционировать под руководством Гудвина, и получил указания о его отставке, которые сейчас же отправил Гудвину. Гудвин, в свою очередь, обвинил Спендера в увольнении Уайатта и призвал Набокова держать Спендера «в пределах допустимого». Но Гудвин всё же вынужден был уйти в отставку. Спендер вернулся в Исполнительный комитет, который теперь находился под контролем Малкольма Маггериджа и Фредрика Уорбурга (Fredric Warburg), с Тоско Файвелом (Tosco Fyvel), «плетущимся в хвосте как составляющая часть троицы». Для человека, который постоянно характеризовался как бесцветная и безобидная личность, Спендер проявил твёрдую решимость получить то, чего он хотел от этой ситуации [238] Джаспер Ридли вспоминал Спендера, который отличался вопиющей враждебностью. Навещая его примерно в это время, чтобы обсудить некоторые дела, связанные с Британским обществом за свободу культуры, он застал Спендера настроенным враждебно, а его жену Наташу Литвин — ещё более; «она продолжала играть на пианино, даже не приветствуя меня и не обернувшись». Jasper Ridley. Telephone interview, August 1997. . У.X. Оден называл его «святым дураком из романов Достоевского» и «пародией на Парсифаля». Ишервуд (Isherwood) отзывался о нём как о «сугубо комичном персонаже», который открыл истину через фарс. Другие находили в нём «судорожную бестолковость» (Йен Гамильтон - Ian Hamilton) или «непрочный ум, смутный, сумеречный, подёрнутый дымкой», в котором «ничто не имеет чётких очертаний» (Вирджиния Вулф - Virjinia Woolf). В жизни, полной противоречий и неопределённости, Спендер выработал в себе талант скрываться за этим сомнительным ореолом.