Владимир Черкасов-Георгиевский - Генерал Деникин

Гучков значительно повысил голос:

– Новое правительство решило подпереть Верховного главнокомандующего Алексеева боевым генералом в роли начальника штаба. Так выбор пал на вас.

Из следующего Деникин понял, что Алексеев не захотел навязанного начштаба, и Гучков настоял на этом ультимативно.

В сложную ситуацию попал Антон Иванович, поэтому сразу не согласился на новый, пусть и головокружительный пост. Выговорил у напористого Гучкова право встретиться с Алексеевым и обсудить это.

По дороге к Алексееву в Ставку Деникин взволнованно раздумывал. Его подавили открывшиеся широчайшие перспективы и огромная ответственность. С вопросами политики, государственной обороны и администрации в масштабе страны он никогда не сталкивался…

Причем, войну прошел на любимой боевой работе, а тут – снова штаб, из которых всю службу ускользал, хотя и верховный. Он понимал, что выбран не случайно – из-за левых взглядов. Что ж, и правда: осуждал старый режим, революцию принял всецело и безоговорочно. Льстило, что оценили его блестящую боевую репутацию, решили «подпереть» «старика» деникинской доблестью, твердостью, находчивостью.

Деникин не ошибался, Гучков потому и отстоял его, что по деникинским публикациям в печати хорошо знал этого критика военной бюрократии и устаревших устоев. Наверняка, много говорил Гучкову о «младотурецки» настроенном Деникине и их общий близкий приятель Лукомский, который переписывался с Антоном Ивановичем. Новым правителям Деникин подходил и тем же, чем Алексеев, – оба были из «простых», сыновья офицеров, выслужившихся из солдат. Позже этим же пригодится и Корнилов, отец которого вышел в хорунжий из простого казака. Буржуазно-либеральное Временное правительство заигрывало с Советом рабочих и солдатских депутатов, пока совсем не заигралось.

В связи с этим «временные» рассчитывали и на то, что «февралист» Деникин поддастся «демократизации» армии, идеи чего столь проступали в его статьях. Назначая, надеялись: начштаба Ставки будет в ней их верным союзником, подопрет как надо. Не могли предположить, что «фельдфебельская» жилка сугубо военной косточки Деникина на деле отторгается от любой армейской демократии. Такой же закалки были и февралисты Алексеев и Корнилов, что и обеспечит в конце концов высоко поднятое Деникиным знамя Белой гвардии.

Могилев, где была Ставка, лежал тихим губернским городком по обоим холмистым берегам Днепра. Тишина и название его довольно зловеще происходили от массы окружающих могил, курганов, в раскопках которых отрывали и древние арабские монеты. Все не случайно в этом мире: на кладбищенских просторах в доме местного губернатора находилась последняя резиденция императора – Верховного главкома. Теперь в этот дом перебрался Алексеев с адъютантами, секретарями и штабом, который возглавлять Деникину.

Алексеев принял Антона Ивановича натянуто, в разговоре сразу проступило недовольство нового Верховного. Деникин со всей душой, теплотой относился к нему, начиная с академической скамьи, где с большим удовольствием слушал лекции профессора Алексеева.

Антон Иванович искренне объяснил, что штабная работа его не увлекает, и он опасается не справиться с таким огромным объемом задач, беспокоят и обстоятельства этого назначения. Заявил:

– Без вашего чистосердечного согласия и одобрения считаю невозможным для себя принять новую должность.

«Генерал в калошах» помялся.

– Ну что ж, раз приказано…

Деникин вспылил, натуре его претила такая постановка вопроса:

– Дабы оградить вас от дальнейших трений с Петроградом, я сообщу Гучкову, что отказ от должности явился моим самоличным решением.

Не зря на новом верху опасались за мягкий алсксссвский характер, главком засуетился. Заговорил порывисто:

– Будем работать вместе, я помогу вам. Наконец, ничто не помешает месяца через два, если почувствуете, что дело не нравится, уйти в первую открывающуюся армию.

Началась работа, начштаба Верховного генерал Деникин так окунулся в нее, что стал трудиться по семнадцать часов в сутки. Размах был необычайный: изучение вопросов, возникавших в буре политики, военного дела, экономики; разработка планов текущих военных действий; обобщение реляций и составление своих докладов. Требовалось участвовать в массе встреч, приемов, несметные посетители одолевали деникинский кабинет. Волны челобитчиков, перетасованных революцией, кого только не выплескивали: военных, штатских, представителей растущих как грибы новых учреждений, дельцов, авантюристов, проходимцев.

Сразу сказалась черта Алексеева все делать (а значит, и контролировать) самому. Он не допускал сотрудников до злободневных проблем, стратегические директивы тоже сам определял, в общем, более или менее важные вопросы решал единолично. Деникин привык работать самостоятельно и откровенно высказался Верховному на этот счет. Алексеев изобразил искреннее удивление:

– Разве я не предоставляю вам самого широкого участия в работе, что вы, Антон Иванович!

Деникин не стал спорить, гораздо больше его волновало поведение военного министра Гучкова, всего правительства. Из него валили военные реформы по ненавистной Деникину установке: «демократизация армии». Приказ № 1 Петроградского Совета словно б распечатал канализацию, из которой хлынула вонючая муть, подрывающая воинские устои, гробящая дисциплину. Хлестало необдуманно, скороспело и, главное, без всякого учета мнения Ставки. Генерал видел, что когда-то ключевую по военному делу Ставку превратили в придаток военного министерства с совершенно безапелляционным Гучковым.

Антон Иванович, разобравшись с данной диспозицией недели за три, начал вставать на дыбы перед петроградскими самостийниками. Он пошел в открытую против действий новой власти, разлагающих армию. Интригам Деникин всегда был чужд, рубил с плеча. Это оценил Алексеев, увидел также, что необласканный им начштаба верно прикрывает и его по всем фронтам. «Калошный» генерал сначала удивился, а потом восхитился гражданским мужеством огнеупорного во всех отношениях Деникина. Они подружились. Антон Иванович вспоминал:

«Со временем я установил с генералом Алексеевым отношения, полные внутренней теплоты и доверия, которые не прерывались до самой его смерти».

Чистосердечный Деникин идеализировал Алексеева. И когда Верховный поведал ему о заговорщиках конца 1916 – начала 1917 годов, от которых он якобы отделался, Деникин безоговорочно поверил. Алексеев изложил ему, что приступили к нему те люди в Крыму, где он лечился до начала революции, о чем Антон Иванович потом написал:

«Они совершенно откровенно заявили, что назревает переворот… Просили совета. Алексеев в самой категорической форме указал на недопустимость каких бы то ни было государственных потрясений во время войны, на смертельную угрозу фронту, который, по его пессимистическому определению, и так не слишком твердо держится, и просил во имя сохранения армии не делать этого шага.