Юрий Герман - Чекисты [Сборник]

— Помнишь меня по школе?

— Помню, — засмеялась Лена. — Ты всегда забиралась в угол и, как сурок, поблескивала оттуда глазами…

— Если хочешь, давай дружить…

— Хочу, — серьезно сказала Лена.

Так началась их дружба, которой суждено было продолжиться и на войне.

До диплома оставался год, когда гитлеровские полчища напали на нашу страну.

Война разметала студентов. Опустели институтские коридоры.

Подруг послали на строительство оборонительных сооружений. Когда вернулись в город, Сильвия в упор спросила Лену:

— Эвакуироваться будешь? Нет? Правильно. Я тоже не буду.

И решив так, они отправились обе в военкомат.

— Пошлите нас на фронт.

Военком заявил, что «без пяти минут инженеры»-нужны будут в городе. Вышли от него сердитые, неудовлетворенные. Потом Сильвии удалось все же кое-чего добиться. В выцветшей за четверть века бумажке об этом говорится так: «Согласно указанию военного отдела горкома ВКП(б) тов. Воскова С. С. мобилизована Ленинградским городским комитетом ВЛКСМ на краткосрочные курсы по подготовке радистов для Красной Армии».

Два месяца она училась работать на ключе, вести прием, передачу. Вечерами возвращалась в свою холодную комнату, разводила в печурке огонь, поила кипятком соседских ребятишек и с учебником — на диван. Однажды обнаружила, что потеряла свою продовольственную карточку. От матери, работавшей хирургом в военном госпитале, беду эту скрыла. Зачем ее зря расстраивать?

Когда курсы временно прекратили свою работу, пошла в госпиталь санитаркой. Голодная, озябшая, умудрилась еще доедать последние экзамены в институте.

Услышав, что военно-морская школа на Крестовском объявляет прием операторов для спецзаданий, подруги пришли к начальнику этой школы. Тот попросил рекомендаций. «Спортивные призы устроят?» — спросила Сильвия. Начальник засмеялся, посмотрел их документы, обеих зачислил.

Было голодно, а в ней бурлили силы. Восемьдесят знаков в минуту, сто, сто двадцать… Начальник школы вызвал девушек к себе.

— Быстро осваиваетесь, девушки. Переводим вас…

— К партизанам? — обрадовалась Сильвия.

— Нет, переводим в инструктора.

Свыше ста радистов-операторов подготовила Сильвия Воскова. Тренировала своих ребят самозабвенно, засиживалась с ними в аппаратной до полуночи. Добивалась четкости, быстроты, высокой дисциплины. Сохранился приказ по школе: курсант-инструктор Воскова С. С. «поощряется 100 граммами махорки, 2 коробками спичек и 1 литром соевого молока».

Дневниковые ее записи того времени выдают страстное желание попасть в списки ежемесячных «счастливцев», которых штаб отбирал для работы в тылу врага: «Меня тянет на горячее, на фронт, и я уже собираюсь полечь костьми, а добиться осуществления своих мечтаний».

Сильвия схитрила. В очередной приезд партизанских представителей заняла у передатчика место испытуемого радиста. Отстучала свой текст, как пулеметную очередь. Подполковник из партизанского штаба сказал: «Годишься». Но начальник школы бурно запротестовал, вычеркнул ее из списка.

Тогда Сильвия поехала в Смольный, в Военный совет фронта. И впервые, нарушив семейную традицию, напомнила, чья она дочь и к чему это ее обязывает.

Шел год 1944-й. Фронтовая контрразведка комплектовала особые отряды для переброски в Прибалтику. Стало известно, что в Эстонию полетит радистом Сильвия Воскова, а в Латвию — Лена Вишнякова.

Завывали февральские метели. Трижды поднимался в воздух самолет с группой, которую предстояло сбросить в эстонских лесах. Не сразу удалось это сделать. Потом Центр долго не получал ее позывных. А еще позднее стало известно, что группа в первые же дни нарвалась на вражескую засаду. Окруженные превосходящими силами, разведчики мужественно защищались и героически погибли в неравной схватке.

Так оборвалась жизнь отважной разведчицы и верной патриотки Советской Родины Сильвии Восковой. Вся жизнь, да и сама смерть этой девушки были подтверждением верности идеалам ее отца.

К двадцатилетию Победы советский народ отметил орденом Отечественной войны верную свою дочь, воспитанницу комсомола, чекиста Сильвию Семеновну Воскову. Она погибла вдали от Ленинграда, но сердце ее, мужество ее, память о ней, запечатленные в чудом дошедших до нас дневниках, — с нами, с ее земляками, с ленинградцами.

1941 год .

Сентябрь. Вечер. Кругом постепенно все смолкает— люди после тревожного дня спешат отдохнуть перед тревожной ночью, чтобы суметь прожить не менее тревожный завтрашний день. На улице терпкая осень, прозрачностью которой любуются поэты. Улицы пустынны, людям сейчас не до осени, не до ее красок… Что-то сокровенное, всегда таящееся в глубине души, начинает медленно обнажаться, — это непостигаемое сожаление о потерянных днях, сознание своей духовной неудовлетворенности и какое-то неизъяснимое чувство одиночества.

Сентябрь — октябрь. «Просыпаться по утрам с ощущением счастья — это большое достижение в жизни» (Олдингтон ).

(Е. Рывпна)

(Очень мне это нравится.)

На улице — барабан дождя, блестящие мостовые, тусклые звонки проходящих трамваев, потемневшие от дождя дома. Небом осенью не любуются — оно такое мрачное и набухшее, как намокнувшая серая вата.

В институте пусто и холодно. Славные веселые парни на фронте. Остались немногие — пусть доучиваются, да поскорей! Стены голые, скучные — не зовут на собрания, кружки, секции, лишь на втором этаже кричат плакаты с вестями с фронта — здесь всегда толпятся студенты, преподаватели, служащие. Неприятная тишина мерно режется ударами метронома.

18 октября. Я пока называюсь студенткой 5-го курса, но такого короткого, что даже весело делается — учебный год всего в два месяца. Нас хотят выпустить к 1 декабря, закончив наше образование обыкновенными экзаменами. Кроме своих академических занятий, посещаю курсы радистов для Красной Армии. Так что кем я буду в результате всего, узнаю не ранее конца декабря. Вроде повзрослела, но дух имею веселый и обидно молодой.

11 декабря. Умер дед. Трагизм этого события сглажен военной обстановкой. Похоронили его на Богословском кладбище. Я рыла могилу, помогали соседи. Но больше о печальном ни слова!

Музыкой я сейчас не сыта, приходится довольствоваться сигналами «тревоги» и «отбоя». Последний более приятен для слуха. Нехорошо» что желудок начинает править духом. Зато в чтении себе не отказываю. Здесь уж я не ставлю- себе голодных норм…

1942 год.

20 апреля. Мама пережила все стадии блокадной ленинградской жизни — страшно исхудала, истощала, лицо опухло, ноги распухли, настроение падало.