Валентин Фалин - Второй фронт. Антигитлеровская коалиция: конфликт интересов

Маршалл и его коллеги десятки раз докладывали президенту сомнения в отношении «Торча», «Хаски» и прочих «шедевров» британской военной мысли. Аргументы комитета начальников штабов США в пользу ударов непосредственно по Германии и против «булавочных уколов на периферии» перекликались с доводами, что вносила в диалог советская сторона. « В начале 1943 года, – пишет М. Мэтлофф, – когда стратегия союзников ( имеются в виду Соединенные Штаты и Англия ) в войне с Германией еще не была четко определена, американское военное руководство начало опасаться, что война затянется и что вследствие этого в Европе создастся безвыходное положение ». Война на истощение и периферийные действия влекли «серьезное увеличение армии, которую должны были выставить Соединенные Штаты» [679]. Американцы заподозрили Лондон в стремлении истощить также США или брать от союзника непомерно много, заставляя обслуживать британскую политику.

До наступления на Германию Вашингтону предстояло развернуть наступление на Англию, твердо показать Черчиллю, что ему позволено, а что заказано. Могли ли США понудить Лондон заняться делом? В 1943 году – безусловно, но не торопились. Трясина засасывала. Постепенно и американские военные настроились на выжидание. Как заявлял генерал Эмбик, если он, этот год, и не приведет советско-германский конфликт к окончательному исходу, то во всяком случае покажет, в каком направлении конфликт будет развиваться. Вопреки здравому смыслу и собственному признанию, что неверно и вредно полагаться лишь на использование «благоприятных случаев», Соединенные Штаты легли в дрейф. Сугубо потребительский взгляд на советского союзника был общим недругом демократий.

Со второй половины 1942-го и Англия и США зафиксировались на установке, увязли, свыклись с дурно попахивавшим настроем, как угодно, – никакого второго фронта ради отвлечения немецких сил с Восточного фронта в помощь Советскому Союзу не будет. Вторжение во Францию впало в зависимость от «ослабления» Германии, его логика выводилась из снижения боеспособности вермахта до такой степени, чтобы англо-американскому экспедиционному корпусу оставалось войти на континент для марш-парада. Вся основная работа по доведению гитлеровской военной машины до нужных западным державам кондиций возлагалась на СССР.

Фейерверка из «Торча» не получилось. «Факел» не горел, а тлел. Он не стимулировал готовности США к крупным операциям в Западной Европе. Около 40 000 немецких солдат, с которыми американские и британские войска столкнулись при десантировании в Северной Африке, мигом смахнули с них браваду. Союзники решили воевать не умением, но подавляющим материально-техническим превосходством, для чего опять-таки требовались время, «подходящая погода», организация снабжения частей и соединений по курортным нормам. Нацистское командование, в свою очередь, укрепилось во мнении, что США и Англия для форсирования Ла-Манша не созрели и что Германия может без опаски дальше перебрасывать свои войска на Восток.

Один вывод, который делался американскими штабами из Североафриканской кампании, был объективно полезен для общего дела антигитлеровской коалиции. США познали, что они не все могут, больше чем на единственную крупную наземную операцию за раз американцев не хватит. С этого момента Соединенные Штаты предметней представляли себе, какое колоссальное бремя нес СССР и насколько велики его потенции. Последнее вызывало, понятно, не только восхищение.

Допустим, Рузвельт не справился с внутренней раздвоенностью. После «Торча» он выводил лозунг «осторожность» еще более крупным шрифтом и из представлявшихся в начале 1943 года на Европейском театре военных действий возможностей санкционировал предприятия, под успех которых давалось двойное, а еще лучше – десятикратное поручительство. Но зачем президент занимался дезинформацией Советского Союза?

В совместном послании от 26 января 1943 года о результатах конференции в Касабланке Рузвельт и британский премьер уверяли Сталина, что они готовятся предпринять в первые девять месяцев года такие операции, которые « вместе с мощным советским наступлением могут наверное заставить Германию встать на колени в 1943 году ». Далее выражалось убеждение, что «правильная стратегия для нас состоит в том, чтобы сосредоточить свои силы на задаче поражения Германии с целью одержания скорой и решающей победы на Европейском театре». « Наше основное желание состоит в том, – писали демократы, – чтобы отвлечь германские сухопутные и военно-воздушные силы с русского фронта и направить в Россию максимальный поток снабжения ».

Первоочередным намерением провозглашалось очищение Северной Африки от сил держав оси. Затем «по возможности в ближайшее время» намечались «широкие комбинированные операции сухопутных и военно-морских сил в Средиземном море», концентрация американских войск в пределах Соединенного Королевства, которые совместно с британскими вооруженными силами «подготовятся к тому, чтобы снова вступить на континент Европа, как только это будет осуществимо», «удвоение» к середине лета бомбардировочного наступления из Англии против Германии [680].

Достоверно зная цену расстилавшимся перед ним англо-американским цветастым декларациям, Сталин 30 января 1943 года дал понять, что он сыт обещаниями. «Понимая принятые Вами решения в отношении Германии как задачу ее разгрома путем открытия второго фронта в Европе в 1943 году, – говорилось в ответном послании Председателя Совнаркома, – я был бы Вам признателен за сообщение о конкретно намеченных операциях в этой области и намечаемых сроках их осуществления» [681].

9 февраля Черчилль прислал англо-американские «разъяснения», из коих вытекало, что (а) очищение Туниса от противника планируется на апрель, «если не раньше»; (б) «в июле или раньше» будет совершена высадка в Сицилии и за ней должна последовать операция в восточной части Средиземноморья, которая потребует 300–400 тысяч человек; (в) приготовления к форсированию Ла-Манша будут осуществляться с расчетом на начало операции в августе-сентябре. «Сроки этого наступления (через Ла-Манш) должны, конечно, зависеть от состояния оборонительных возможностей, которыми будут располагать в это время немцы по ту сторону Канала», – оговаривался премьер, повторяя уловку с июньской (1942 года) памятной запиской [682]. 1943 год не назывался годом поражения Германии. Об «отвлечении германских сил с русского фронта» речи не велось, никакого интереса к советским намерениям не проявлялось, потому что отсутствовало желание координировать свои действия (или бездействие) с «мощными усилиями русских».