Валентин Фалин - Второй фронт. Антигитлеровская коалиция: конфликт интересов

Советская сторона сочла уместным высказать разочарование уже не намеком, как 30 января, а открытым текстом. В послании 16 февраля Сталин подчеркнул стратегическую необходимость организации второго фронта на Западе весной или в начале лета, чтобы не дать врагу оправиться. Действия в Тунисе расценивались как неудовлетворительные. Вследствие пассивного их проведения немцам дозволялось беспрепятственно перебрасывать на Восточный фронт войска из Франции, Бельгии, Голландии и самой Германии. Избранный западными державами план расценивался как ошибочный [683].

Неприятную переписку с Москвой Рузвельт охотно уступил вести дальше Черчиллю. И на сей раз премьер не уклонился от выпавшего жребия, но призвал президента «держаться вместе». Против «держаться вместе» глава администрации не возражал, но предоставлять Лондону право выступать от имени США колебался [684]. Это, пожалуй, один из ранних документально зафиксированных случаев, когда президент заметил англичанам: дымовая завеса по отношению к Советскому Союзу – вместе, а денежки – врозь.

Сталин тем не менее расценил послание из Лондона как общую с американцами точку зрения и направил на него ответ также Рузвельту. Поэтому стоит остановиться на соображениях Черчилля, выхолащивавших обещания западных держав, что давались в 1942 году, а также 26 января.

Премьер вел речь о намерении высадиться в Сицилии и, в зависимости от результатов операции «Хаски», а также «наличия необходимого числа боевых кораблей и десантных средств», двинуться на захват «Крита и/или Додеканеса» и вторгнуться в Грецию. Об операции в Италии молчок. Медлительность в Северной Африке оправдывалась «силой противника, предстоящим сезоном дождей, уже наступившей распутицей», растянутостью и плохим состоянием коммуникаций.

Упреждая критику, Черчилль замечал, что «масштабы этих операций (в Северной Африке) невелики по сравнению с громадными операциями на Восточном фронте». Премьер не оспаривал советские данные о перебросках (после начала «Торча») немецких войск на Восток из Франции, Люксембурга, Бельгии и Голландии, но пытался снивелировать их значение ссылками на то, что частично этим дивизиям прибыли на смену в «основном дивизии из России и Германии». По сути, признавалась справедливость слов Сталина о том, что, «вместо помощи Советскому Союзу путем отвлечения германских сил с советско-германского фронта, получилось облегчение для Гитлера, который ввиду ослабления англо-американских операций в Тунисе получил возможность перебросить дополнительные свои войска против русских» (27 дивизий, в том числе 5 танковых) [685].

Главный сюрприз премьер приберег на конец. Прокладка – тезис о том, что в интересах обеспечения операций в Северной Африке, на Тихом океане и в Индии и доставки материалов в Россию «программа импорта в Соединенное Королевство была сокращена до предела и мы расходовали и расходуем наши резервы». Потом в сослагательном наклонении предположение: «Было бы невозможно обеспечить тоннаж для своевременной переброски обратно каких-либо сил, находящихся теперь в Северной Африке, к началу операции через Канал в этом году». Мажорный аккорд: «Однако мы делаем все, что в наших силах, чтобы сконцентрировать в Соединенном Королевстве крупные американские сухопутные и военно-воздушные силы». И занавес из двух но: форсирование Ла-Манша состоится, если « враг достаточно ослабеет » и если появится гарантия успеха. «Преждевременное наступление с недостаточными силами привело бы лишь к кровопролитной неудаче и большому торжеству противника» [686].

16 марта 1943 года глава советского правительства «счел своим долгом заявить, что главным вопросом является ускорение открытия второго фронта во Франции». Операция в Сицилии – не замена второму фронту. Откладывание наступления в Африке позволило немцам перебросить на Восточный фронт к середине марта в общей сложности 36 дивизий, в том числе 6 танковых. Ввиду проводимого Гитлером «нового крупного мероприятия по восстановлению и увеличению своей армии к весенним и летним операциям против СССР» указывалось на важность удара с Запада весной или в начале лета, как и было обещано еще в 1942 году. Неопределенность ответа западных держав по вопросу об открытии второго фронта во Франции вызывает, подчеркивал Сталин, «тревогу» [687].

Что могли возразить Рузвельт и Черчилль на это, даже не ведая, насколько детально их советский партнер был осведомлен не только о консистенции чернил, которыми те пробавлялись? По делу – ничего. Наступила пауза, если не считать послания, по выражению президента, с «безусловно плохой новостью» – о прекращении до сентября поставок северным маршрутом под предлогом сосредоточения немецкого линейного флота в Нарвике. Опять вышла наружу некая закономерность: накануне и в момент наиболее крупноформатных операций Германии на Восточном фронте шли резко на убыль объемы военных грузов, направлявшихся США и Англией в СССР, в особенности по самому эффективному маршруту на Мурманск и Архангельск.

Познав тактику Лондона и Вашингтона, немцам было достаточно показать в Баренцевом море вымпелы своих боевых кораблей, чтобы приводить в расстройство систему союзных коммуникаций и тем затруднять советскому командованию приготовления к оборонительным и наступательным операциям. Рузвельт и Черчилль спекулировали на том, что поставки по ленд-лизу, важность которых для СССР ни один серьезный российский исследователь не ставит под сомнение, носили как бы добровольный, факультативный со стороны западных держав характер. Они заслуживали одной признательности и заранее были застрахованы от критики, ибо дареному коню в зубы не смотрят. Китайцам говорилось это вслух. Москве же писалось между строк, но всегда внятно.

На исходе марта, стало быть, прояснилось, что западные державы не устраивает завершение войны с Германией в 1943 году. Становилось очевидней, что свои планы Вашингтон и Лондон сопрягали не столько с задачами военного разгрома Германии, сколько с вероятными последствиями происходившего для общей ситуации в Европе и в мире после войны. Тогда же на президентском [688]и премьерском уровне начали примеряться модели раздела Германии – временного, как способа обеспечения ее «упорядоченной» оккупации, и постоянного, как элемента послевоенного устройства.

А что делать, если Германия капитулирует в отсутствие англо-американских войск на континенте? Эта тема затрагивалась в ходе визита Идена в Вашингтон в марте 1943 года. Позицию Рузвельта передает следующая запись Гопкинса: «Президент заявил, что после разгрома Германии он не согласится ни на какое перемирие путем переговоров; что мы должны настаивать на полной капитуляции без каких-либо обязательств в отношении того, что мы должны и чего не должны делать после заключения перемирия. Президент выразил сомнение, что мирный договор следует подписывать вскоре после разгрома Германии и Японии». Рузвельт проводил мысль о том, что «великие державы» – США, СССР и Англия – должны взять на себя руководство послевоенным миром. Франция, Польша и другие «малые» государства подлежали разоружению. Великие должны были решать вопрос об их границах и владениях, а для некоторых – и о суверенности. Потрафляя США, Иден высказывался за переход под американскую эгиду японских островов в Тихом океане, за размещение вооруженных сил США, в частности, на Тайване и в Дакаре [689].